– Да? Ладно, расскажите мне о Маккее. За ним ведь никто не следил, верно?

– Нет, Маккей нас не интересовал.

– Тогда как получилось, что и он оказался вне подозрений?

– Насколько я помню, в тот вечер, когда девушка исчезла из дому, он находился в другом месте, в Чатсуорте, где готовился к получению свидетельства о среднем образовании.

– Точнее, свидетельства об общем среднем образовании. Это не совсем одно и то же.

– Вы правы. Одним из условий условного наказания было получение им среднего образования. Дела у него шли не очень, но он все же посещал вечернюю школу в свободное от работы время. В ту ночь, о которой мы говорим, Маккей занимался с преподавателем. Это установлено точно.

Босх покачал головой.

– Хотите сказать, что Маккей занимался по ночам? Вы либо держите меня за дурака, готового проглотить любое дерьмо, либо сами оказались таким дураком, поверив Маккею и его преподавателю. Кто с ним занимался?

– Все так и есть, как я говорю. Фамилию преподавателя я уже не помню, но они занимались весь вечер, до одиннадцати, а потом разошлись. Маккей отправился домой.

Босх с удивлением посмотрел на него:

– И это, по-вашему, алиби, лейтенант? Время смерти – два часа ночи. Это вам известно?

– Конечно, мы знали, что ее убили в два ночи. Но дело не во времени смерти. Я разговаривал с детективами и читал отчет. Насильственного проникновения не было, двери никто не взламывал. В десять вечера отец сам проверил все замки и окна. Получается, что к тому моменту убийца уже находился в доме, прятался где-то и ждал, когда все уснут.

Босх сел на диван и наклонился вперед, опершись локтями о колени. Он вдруг понял, что Маклеллан прав и что все выглядит по-другому. Не так, как ему представлялось. Да, он изучал тот же самый отчет, который семнадцать лет назад читал Маклеллан, но пропустил важнейший вывод. Убийца проник в дом до десяти часов вечера.

Это обстоятельство меняло все. И самое главное, оно меняло его взгляд на расследование. Не только на то, давнее, но и на его собственное.

Между тем Маклеллан, даже не заметив, в какое смятение поверг детектива, продолжал:

– Понятно, что Маккей не мог быть в доме, потому что занимался в вечерней школе. Вот почему мы его вычеркнули. Как вычеркнули и остальных, всю эту шпану. Я рассказал боссу, он передал информацию Грину и Гарсии. На этом дело и кончилось, пока не всплыла история с ДНК.

Босх молча кивал, думая совсем о другом.

– Хорошо, если Маккей чист, то откуда на пистолете взялась его кровь?

Маклеллан смущенно покачал головой:

– Не знаю, что и сказать. Не могу объяснить. Я снял с него подозрения, вычеркнул из списка, а он… может быть…

Он не закончил. Босх видел, что лейтенанту действительно нелегко смириться с мыслью, что он помог убийце или по крайней мере соучастнику остаться на свободе. Маклеллан был похож на человека, который вдруг понял, что его использовали, что им двигали как пешкой. Он выглядел подавленным и раздавленным.

– Ирвинг еще намерен привлекать к делу прессу и ОВР? – негромко спросил Босх.

Маклеллан медленно покачал головой:

– Нет. Он сказал, чтобы я передал вам: соглашение действует только тогда, когда его соблюдают обе стороны. Вот и все.

– Последний вопрос. Из отдела хранения вещественных доказательств пропала коробка с уликами по делу Верлорен. Вам что-нибудь известно? – Лейтенант посмотрел на него так, что Босх понял – он нанес ему тяжкое оскорбление. – Я должен был спросить.

– Я знаю только, что оттуда нередко что-то пропадает, – процедил Маклеллан. – За семнадцать лет могло случиться всякое. Кто-то, возможно, что-то и взял, но не я.

Босх кивнул и поднялся.

– Мне пора на работу.

Маклеллан понял намек и тоже встал. Злости в его глазах уже не было – возможно, он принял объяснение Босха.

– Что ж, детектив, желаю удачи. Надеюсь, вы возьмете ублюдка. Я говорю это искренне.

Он протянул руку.

Босх не знал Маклеллана, как не знал и всей ситуации в отделе внутренних расследований в 1988-м. Но ему показалось, что, уходя, Маклеллан уносил на своих плечах более тяжелую ношу, чем та, с которой пришел.

И он пожал протянутую руку.

После ухода лейтенанта Босх снова сел на диван. Итак, убийца проник в дом заранее и скрывался где-то, выжидая, когда все уснут. Босх встал, прошел в столовую, где на столе лежали отчеты и фотографии. Больше всего было фотографий спальни Ребекки. Он пролистал отчеты, пока не нашел отчет по отпечаткам пальцев.

Отчет занимал несколько страниц и содержал анализ нескольких отпечатков пальцев, обнаруженных в разных местах по всему дому Верлоренов. В заключение говорилось, что все они были идентифицированы, и, следовательно, подозреваемый или подозреваемые были в перчатках или просто ни к чему не притрагивались.

Здесь же указывалось, что все идентифицированные отпечатки принадлежали членам семьи или людям, которые по тем или иным причинам могли находиться в доме и прикасаться к предметам, на которых данные отпечатки были обнаружены. Теперь Босх читал документ по-другому: более избирательно и внимательно. Его не интересовал анализ. Его интересовало, где, в каких местах эксперты искали отпечатки.

Отчет был датирован следующим после обнаружения тела Ребекки днем. Криминалисты следовали рутинной процедуре, установленной для подобного рода ситуации. Осматривались все поверхности. Все дверные ручки и замки. Все оконные рамы. Все, к чему мог прикоснуться преступник. Отпечатки, обнаруженные на нескольких задвижках и подоконниках, принадлежали Роберту Верлорену. Отпечатки, оставленные на ручках, оказались смазанными и идентификации не подлежали. В отчете указывалось, что в этом нет ничего необычного, поскольку следы часто смазываются при повороте ручки.

Для Босха важно было то, что не попало в отчет. Криминалисты работали в доме на следующий день после обнаружения тела. К тому времени следователи уже совершили две ошибки, сначала предположив, что девушка сбежала из дому, а потом приняв версию самоубийства. Эксперты работали вслепую, не понимая дела, не представляя всей картины произошедшего. Предположение о том, что убийца мог прятаться где-то в доме или в гараже, еще не было сформулировано. Поиски отпечатков и других улик – например волос или тканей – велись в значительной степени формально, внимание обращалось только на очевидные поверхности.

Босх понимал – времени прошло слишком много. Слишком многое было упущено. По дому бродил кот, в доме появлялись бог весть какие предметы, отобранные Мюриель для продажи.

Взгляд его упал на разложенные веером фотографии. И тут он понял. Единственным местом, которое не претерпело никаких изменений, была спальня Ребекки. Она превратилась в нечто вроде герметически запечатанного музейного хранилища.