Было уже далеко за полночь, когда они пришли в Сераскириат. Здесь они узнали, что Гуссейн-Авни-паша еще не возвратился, и принуждены были остаться ждать его, что привело кавасов в сильное раздражение.

– Идите спокойно и оставьте меня здесь, – сказал тогда Лаццаро. – Что вам еще надо? Чего вы ждете? Вы привели меня сюда, этого довольно. Кроме того, разве вы не знаете, что вам передал меня Сади-паша?

– Да, я узнал его, – сказал один кавас.

– Чего вам от него ждать или бояться? – насмешливо продолжал Лаццаро. – Ведь он теперь в немилости и скоро совсем исчезнет со сцены. Вот каковы дела Сади-паши.

– Он прав, – согласились кавасы.

– Его владычество скоро кончится, – продолжал грек. – И почем вы знаете, может быть, поднимая на него руку, я действовал для другого? Почем вы знаете, может быть, мне было дано такое поручение?

Тогда, посоветовавшись немного, кавасы решили последовать совету Лаццаро и уйти, оставив его, так как они думали, что, вероятно, сам Гуссейн-Авни дал греку поручение относительно Сади.

Едва кавасы ушли, как к Лаццаро подошел адъютант, спрашивая его, тот ли он грек, который требовал, чтобы его провели к министру.

– Это я, и мое донесение очень важно, – поспешно отвечал Лаццаро.

– В таком случае следуй за мной, – сказал адъютант и повел грека в ту часть дома, где находилась частная квартира Гуссейна-Авни-паши.

Военный министр только что вернулся с совещания. Войдя, Лаццаро упал на колени, отлично зная всемогущество министра.

– Что это за сообщение, что ты хочешь мне сделать? – спросил Гуссейн-Авни-паша, глядя на грека своим проницательным взглядом.

– Ты несколько дней ищешь Мансура-эфенди, не так ли? – сказал Лаццаро.

– Мне кажется, что я тебя где-то видел, и теперь, когда ты назвал имя мудрого эфенди, я вспоминаю, что ты был его слугой, – сказал Гуссейн-Авни.

– Точно так, могущественный паша, я был слугой баба-Мансура. Мудрый Мансур-эфенди исчез…

– Я ищу его.

– И я пришел, чтобы просить твоей помощи спасти его, могущественный паша, – продолжал Лаццаро. – Тяжелое несчастье обрушилось на баба-Мансура, но ты можешь спасти его.

– Значит, ты знаешь, что сталось с эфенди?

– Да. Золотые Маски схватили баба-Мансура, чтобы умертвить его.

– Золотые Маски? – мрачно и с удивлением спросил Гуссейн. – Я слыхал только об одной, разве их много?

– Это целый союз, кто может назвать их число? Мудрый баба-Мансур попался им в руки.

– Ты знаешь, куда они спрятали его?

– Да, я узнал это с опасностью для жизни. В полночь Золотые Маски собираются в развалинах Семи башен.

– Значит, сегодня уже поздно захватить их, чтобы узнать наконец, что это за тайный союз, – сказал Гуссейн, – но в следующую ночь я прикажу занять развалины и освободить Мансура-эфенди из-под власти этих людей. Ты останешься здесь и проводишь завтра солдат в развалины.

Темная ночь окутала своим покровом поле сражения, покрытое трупами, где бились воины креста и полумесяца. Повсюду царствовала тишина и спокойствие. Вдруг между раненными и убитыми замелькал огонек, показываясь то тут, то там. Что это был за свет? Он падал от маленького ручного фонаря, мелькавшего в руках высокого старика, бродившего между сербами и турками. Казалось, незнакомец был турок, потому что на голове его была чалма. Лицо его сильно загорело, но было обрамлено длинной белой бородой и, несмотря на старость, он, очевидно, был еще очень силен. Это был глава Золотых Масок, последний потомок Абассидов Альманзор, известный нам под именем Абунеца, заклинателя змей. Что он искал на поле сражения?

Он остановился у стонавшего серба, опустился на колени и, вынув фляжку, дал раненому напиться. Затем он пошел дальше и подошел к тяжелораненому турку. Он обмыл рану и перевязал ее.

– Помоги мне, – обратился к старику русский доброволец, которому мертвая лошадь придавила ноги. Абунец оттащил лошадь и, не слушая благодарности молодого человека, поднявшегося на ноги, пошел дальше.

Турецкий офицер протягивал к нему руки.

– Я умираю, – говорил он, – дай мне воды.

И снова Абунец подал свою фляжку, видя, что хотя не может спасти жизнь раненому, но может облегчить ему последние минуты.

В то время как старик оказывал таким образом помощь друзьям и врагам, к полю сражения подъехал турецкий конный патруль. Свет, мелькавший на поле битвы, возбудил любопытство и подозрение патруля.

– Что это такое? Видите огонь? – говорили они между собой. – Фонарь должен нести какой-нибудь человек.

Подъехав ближе, турки увидели, что незнакомец перевязывает серба, освещенного поставленным на землю фонарем. Этого было достаточно, чтобы считать незнакомца врагом, неверным, хотя на нем и была надета чалма. Тот злодей, по их мнению, кто оказывает помощь врагу, вместо того чтобы убивать и мучить его.

Вне себя от ярости, они бросились на Абунеца, в несколько мгновений он был схвачен и связан, и солдаты были уже готовы убить его на месте. Но начальник остановил их.

– Не ваше дело убивать старика, – вскричал он, – ведь он правоверный мусульманин! Возьмите его в плен и предоставьте паше произнести над ним приговор.

Тогда один из солдат привязал к шее старика веревку, а другой конец ее взял в руки и, вскочив на лошадь, что сделали и все остальные, поскакал в галоп, так что старик вынужден был бежать за лошадью, и это доставляло туркам большое удовольствие. Ни стона, ни жалобы не вырвалось из уст Абунеца. Он прощал своим мучителям все, что они делали, ослепленные фанатизмом.

Когда Абунец, весь покрытый потом и кровью, был наконец приведен к палатке паши, последний еще не спал и при взгляде на Абунеца невольно почувствовал сострадание.

– Ты правоверный? – спросил паша. Старик утвердительно наклонил голову.

– Как тебя зовут?

– Абунец.

– Что ты делал на поле битвы?

– Я помогал раненым, это священный долг.

– Ты рассердил моих людей тем, что помогал также и неверным.

– Я не делал разницы. Мы верим в Аллаха, они в бога, но все люди – братья.

– Ты забываешь, что те, кому ты помогал, наши враги. Разве ты не слышишь угрожающего ропота солдат? Они требуют твоей смерти.

– Убей меня, если ты их раб, – отвечал Абунец.

– Ты говоришь вызывающим тоном. Не будь ты стариком, седую бороду которого я уважаю, я выдал бы тебя солдатам, и они разорвали бы тебя в клочки.

– Я не боюсь смерти, благородный паша. Я тысячу раз без страха глядел ей в глаза, – сказал Абунец. – Делай со мной что хочешь, я готов умереть, если таков будет твой приговор, но у меня есть одна просьба, одно последнее желание, и я знаю, что ты перед смертью не откажешь мне.