— Возьмите на память, — сощурился новоиспеченный аристократ.

— Благодарю вас! — вспыхнул от удовольствия слуга, похожий на петуха.

— А мне, сударь, а мне? — прокаркал слуга, похожий на ворона, надевая на Витю белый завитой парик с косичкой.

Вите пришлось расстегнуть жилет и отдать ворону блюдо. После чего и третий лакей, словно гиена, набросился на щедрого молодого человека.

— И мне, и мне, сударь, подарите и мне что-нибудь на память. Я видел, у вас есть такая маленькая чарочка.

Шелковников достал из кармана золоченый сосудец устюжской работы.

— Ах, сударь, всякий раз, когда я буду попивать винцо из вашей чарочки, я буду вспоминать вас и приговаривать: «Какую хорошую чарочку мне подарил этот щедрый господин!»

Гиена хитро сощурилась. Вите стало жалко отдавать позолоченную стопку.

— Нет, приятель, ты, я вижу, отъявленный мошенник. Лучше я буду вспоминать тебя всякий раз, когда сяду попивать винцо из этой чарки, говоря себе: «Вот у меня один негодяй хотел выманить эту чарочку, а я ее не отдал.» Поди прочь, дурак!

Гиена, шипя извинения и втайне проклиная Шелковникова, кланяясь, исчезла с его глаз.

Шелковников, на секунду оставленный без внимания, мгновенно опорожнил содержимое карманов старого костюма адмирал-аспиранта, переложив его в свои. Увидев краешком глаза старый кошелек, он хотел швырнуть его в угол, но, подумав, что, возможно, это семейная реликвия Недобежкина, решил сохранить его и после вручить своему хозяину.

— Ужасно неудобный костюм. Красивый, но неудобный. Некуда было даже половник засунуть, — сокрушался Шелковников, любуясь собой в зеркале. — Вот бы Леночка Шершнева сейчас меня Шахинжакову и Пластронову представила, роль Казановы мне была бы обеспечена.

Шелковников мечтательно блеснул зубом и картинно выхватил шпагу из ножен. Увы, эффектного жеста не получилось. Клинок шпаги оказался спилен, и в руке у аристократ-бомжа сверкал коротенький огрызок.

— Эй, эй, милейший! — завопил он, нарушая идиллию музыкального концерта, который сопровождал переодевание.

Щипаный петух бросился к нему:

— Тсс! Умоляю вас, не шумите, сударь! Их светлость может прогневаться.

— Вы видите, какая у меня шпага! — Шелковникову почему-то не понравился обломленный клинок.

— Так положено, сударь. Это парадное оружие, чтобы в случае ссоры на балу не было убитых.

— Понятно, — согласился адмирал-бомж, но вдруг вспомнил, что во всех фильмах придворные, ссорясь, выхватывали настоящие шпаги и что он нигде не видел, чтобы у них были обломленные клинки.

— Стой! Я хочу, чтоб ты мне принес нормальную шпагу! — Шелковников надеялся после того, как эпопея с венчанием закончится, прихватить шпагу с собой и сдать ее в антикварный магазин, а получить в антикварном магазине за дефектный клинок полную цену было невозможно. Он представил, как накрашенная фря-приемщица будет ему выговаривать: «Оружие у вас старинное, но со сломанным лезвием. Нет, с таким дефектом принимаем только за треть цены». Шелковникову не хотелось выслушивать презрительные слова приемщицы.

— Не губите-с!

— Нет, голубчик, я знаю, что у вас тут есть хорошие шпаги, и ты мне басни не рассказывай. Если ты мне сейчас же не принесешь хорошую шпагу, то я прикажу, чтобы тебя выгнали вон и не заплатили жалования.

Витя вошел в роль, и слуге ничего не оставалось, как бежать за новым клинком, а Шелковников крикнул ему вслед:

— Ты получше там выбери, золотую, а не серебряную и побольше, побольше тащи, да смотри, чтоб и ножны тоже золотые были.

Вите очень хотелось взять за нее в комиссионном магазине полный куш.

Слуга, остановившись, выслушал пожелания н, пугливо оглядевшись, — не помешала ли их перепалка Недобежкину слушать музыку — рванулся исполнять желание друга их светлости аристократ-бомжа Шелковникова.

Недобежкина тем временем обрядили в белые атласные панталоны с бантами и вышитую цветами немыслимо тонкой работы жилетку, поверх которой было выпущено пышное жабо, заткнутое крупным карбункулом. Он подставил руки, и на плечи ему надели белого атласа камзол, богато отделанный бриллиантовыми искрами и золотыми позументами еще более искусной работы, чем шитье жилета. Матового цвета чудесные кружева окутали кисти рук. Через плечо ему пустили две орденские ленты: одну красную, другую — зелено-голубую, обе заколотые внизу бриллиантовыми орденскими звездами. Слева привесили небольшую изящную шпагу с изумрудным эфесом.

Аркадий Михайлович, помня наказ Элеоноры ничему не удивляться, воспринял как должное возведение его в рыцари двух орденов, но все-таки поинтересовался у гофмаршала:

— Какие вы мне ордена надели на венчание?

Старик недоуменно вскинул брови, удивляясь не то тому, что его назвали на «вы», не то тому, что «их светлость» забыл название своих орденов.

— Раскаленного железа и Голубого орла.

— А где Мальтийский крест, где орден Большого Южного креста? — Недобежкин решил загнать в тупик важного старика, придумав названия орденов.

Седой с бакенбардами как ни в чем не бывало ответил:

— Их, согласно статута, приколем к левому борту камзола. Что пожелаете на шею: Золотую цепь ордена Подвязки или Золотого руна?

Хитрый старик, поставив его перед выбором, как бы пресек дальнейшую возможность капризов, но аспирант потребовал и обе цепи, и миниатюрный портрет невесты в бриллиантовом касте.

Гофмаршал важно выслушал, кивнул и на минуту удалился. Недобежкин остался наблюдать, как ему примеряют парики разных фасонов. Глядя в зеркало, он обратил внимание, что Шелковникову притащили несуразно длинную шпагу, которой его адъютант остался, по-видимому, доволен.

— Ну, вот видишь, голубчик, если постараться, все можно достать.

Шелковников прицепил шпагу к своей портупее, а точнее сказать, прицепил себя к этой непомерно длинной шпаге-скьявоне.

Он попробовал лихо выдернуть ее из ножен, но не тут-то было, размаха его рук не хватило, чтобы проделать эту операцию, и конец клинка застрял в ножнах. Слуга, как портной на примерке, смерил сантиметром длину руки Шелковникова и длину оружия, что-то пометив у себя мелом на обшлаге и хотел было унести шпагу назад, но Шелковников запретил ему. Поднатужившись, он все-таки исхитрился выдернуть ее из ножен и, попробовав пальцем лезвие клинка, несколько раз согнув ее колесом, убедился, что шпага хороша. Правда она явно не подходила к его костюму восемнадцатого века, так как была века на два старше, но колоколообразный ажурный эфес был как новенький, а на клинке, украшенном золочеными сценами на библейские сюжеты, не было ни одной зазубрины, короче, это была самая настоящая итальянская скьявона.

— Пожалуй, я договорюсь сдать ее в Алмазный фонд. Хорошая шпага, вот бы кого-нибудь проткнуть ею.