— Давай-ка я вначале сам спрошу у нее.

— Хорошо. — Румянец вернулся на щеки. — Тебе принести чего-нибудь перед сном? Выпить, поесть чего-нибудь?

— Спасибо, не надо. — Найл мотнул головой.

Прежде чем выйти, девушка легонько поклонилась.

Понятно, уже считает себя его личной служанкой.

Найл сидел на краю податливо упругой постели и рассеянным, немигающим взором глядел на свое отражение в настенном зеркале. Впечатление такое, будто оттуда смотрит кто-то посторонний, с шевелюрой, охваченной белой лентой… Однако подозрения возникли не от этого. Причина иная: он понял, что не очень-то стоит обольщаться чужими заверениями.

Пару часов назад Найл был на седьмом небе от того, что Мерлью оценила его внешность. Он и думать не смел, что она к нему имеет какие-то чувства. Но когда она поцеловала его там, в ванной, Найл поверил в это.

Теперь уверенность испарилась. Именно в тот миг, когда служанка посмотрела ему в глаза, до Найла внезапно дошло, что это не более чем подкуп. Так же как и апартаменты. Все здесь для того, чтобы он по уши окунулся в мнимое блаженство. Служанка не призналась, что управитель велел стать ей личной служанкой. Она представила дело так, будто желание исходит от нее самой и придется спрашивать разрешения у управителя. Найла лестью пытались втянуть в пособничество.

Видно, что Мерлью было приказано подкупить его: ласками, заверениями в любви. И тут в ушах словно эхом зазвучало: «Приглянулся? Этот тщедушный? Да ты шутишь…» Внутри словно оборвалось.

Щемящее чувство растерянности казалось невыносимым. Вынув ноги из сандалий, Найл прошел через комнату. Дверь опочивальни отворилась бесшумно. От двери напротив — вельможного зеленого цвета — отделял лишь коридор, ее ручка была сделана в виде змейки. Протягивая к ней руку, Найл мучительно надеялся, что она окажется запертой, но, не успев еще коснуться, понял, что раскроется. Ручка легко поддалась, и дверь таки приотворилась.

Комната, как и у него, была освещена лишь розоватыми огоньками курильниц. Мерлью сидела у изголовья кровати возле ночного столика, расчесывая перед зеркалом волосы. Сидела босиком, в длинном шелковистом халате молочно-белого цвета. Золотистым потоком струились по плечам волосы. Девушка целиком была поглощена собой. Посмотри она чуть в сторону, и через приоткрытую дверь ей неизбежно стало бы видно лицо Найла. Но она смотрела лишь в собственные глаза и думала о своем.

Найл приоткрыл было рот, собираясь подать голос, но передумал. Красота девушки уязвляла самолюбие, не хотелось выставлять себя еще и безвольным попрошайкой. Тихонько наблюдая за Мерлью, он вскоре уловил тон ее мыслей. Какую-то секунду он был точно уверен, что сейчас она ощутит постороннее присутствие и непременно обернется. Но Мерлью была полностью поглощена своими мыслями.

Еще миг, и Найл совершенно неожиданно очутился в теле Мерлью, устремляясь по руслу ее чувств и переживаний. Вместе с тем полностью исчезла болезненная неуверенность и ревность (нелепо испытывать ревность к тому, с кем сливаешься воедино). Он сознавал всю ее сущность. Несколько секунд назад Мерлью была ненастоящей, воображаемой — миражом, сотканным его желанием и неискушенностью. А тут неожиданно раскрылся человек — таким, каков он есть, — и стало стыдно за свое недоумение. До этого момента он смотрел на Мерлью глазами ее сверстницы Миррис, знающей Мерлью с детства. В действительности сущность девушки оказалась и сложнее, и вместе с тем обыденнее, чем плод воображения, хотя бы и женского.

Настоящая Мерлью была щедрой, добродушной, не очень взыскательной. Властность и своеволие тоже на месте: как ни решу, все должно быть по-моему, и никак не иначе.

В данный момент она не спеша размышляла, что же такое произошло с Найлом. Он был ей симпатичен. За те месяцы, что они не виделись, худенький паренек — небезынтересный, но нескладный какой-то — удивительно изменился. Вырос, окреп, в суждениях стала чувствоваться зрелость. Ей приятно было завлекать Найла в любовные сети, даром что по наущению отца. Симпатичный парень, а ей нравятся симпатичные ребята. Дома они стаями увивались за ней, здесь же, в паучьем городе, ей не хватало их общества. Робость и неопытность в любви у него на лбу написаны, но это легко устранить. Во всяком случае, она не прочь стать его наставницей: обучать мужчин элементарным навыкам любовного искусства доставляет удовольствие…

Найл, притворив дверь, вернулся к себе в комнату. Хотелось смеяться в голос. Казалось невероятным, что эдакая глыба неуверенности и ревности могла истаять так быстро и насовсем. Для него Мерлью была такой же красивой и желанной, как и прежде, только теперь это чувство освободилось от смятения и мучительных раздумий. Впечатление такое, будто он женат на Мерлью уже с десяток лет; разницы в возрасте тоже уже не чувствовалось. Ощущение не сказать чтобы плохое.

Желание спать пропало окончательно. Найл подошел к окну и выглянул на улицу. Проспект внизу был залит призрачным лунным светом. Ни души. Если отойти в угол, делалась видна Белая башня, словно светящаяся изнутри своим собственным ровным сиянием. Юношей отчего-то овладело невыразимое, смутно влекущее чувство, которому недавно пережитая раскрепощенность придавала только остроту. Подобно луне, башня казалась отдаленной, недосягаемой, неприкосновенной. О Мерлью он теперь и не думал, все внимание замкнулось на башне.

Он поднял лежащую на стуле металлическую трубку и потянулся к кнопке. Удивительно: нажимать ее на этот раз и не понадобилось, она раздвинулась сама. Оконечник ее вызывал пощипывание в пальцах; ощущение такое же, как нынче утром, когда приложился ладонями к башне.

Найл ступил в коридор, прикрыв за собой дверь. Кто-то в дальнем конце коридора прошелестел вверх по лестнице — одна из служанок. Найл остановился, переждал, пока она поднимется, и прошел на верхнюю площадку лестницы. Едва начав спускаться, он услышал, как чуть слышно щелкнул язычок дверного замка. В коридоре стояла Мерлью. На глазах у Найла она тихонько постучала в дверь его комнаты; чуть подождав, повернула ручку и вошла. Найл решил спускаться дальше.

В огромной парадной было пусто. Попробовал главную дверь — заперта. А вот дверь во внутренний двор оказалась открытой, равно как и ведущие на улицу ворота. Найл не пытался укрываться. Он знал, что смертоносцы охотятся с помощью воли, а не зрения, и странное внутреннее спокойствие давало ощущение неуязвимости.

Башня с надменной безучастностью возвышалась в конце проспекта. Даже исполинские соседние здания в сравнении с ней как бы мельчали, а свет луны будто увеличивал ее в размерах. Взгляд идущего по проспекту юноши был прикован к белому светящемуся столпу. Выйдя к площади, он увидел двух бойцовых пауков, недвижно караулящих вход в здание с черным фасадом. Они безо всякой агрессивности наблюдали, как Найл пересекает площадь: видно, у двуногого действительно есть неотложное поручение, коли он безо всякой опаски вышагивает по площади в запретный час.

В непосредственной близости от башни воздух все еще попахивал горелым порохом. Земля под ногами в том месте, где сегодня спешно подсыпали фунт, была мягкой, податливой.