– Вы, кажется, сказали, что Антуанетта вывезла сюда эти вещи? Что они принадлежали ее дядюшке?

– Иначе и быть не может, – ответил Арман. – Книги только наводят на такую мысль, но фотография отметает все сомнения. А это? – Арман показал на вещицу, которая первой привлекла его внимание. Брайан заметил, что никогда не видел ее раньше. – Вы уверены, что она не с вашего склада реквизита?

Брайан пожевал нижнюю губу:

– Абсолютно. Это ведь какая-то вещица на память?

Гамаш согласился. Вещицу для такой цели и изготовили. На память. Он не сомневался, что ее не было на сцене, когда он заезжал к Антуанетте несколькими днями ранее. Он бы обратил внимание.

Это был обычный сувенир. Статуэтка. Маленькая, безвкусная, дешевая. Гамаш знал, потому что сам покупал такую. Не для себя. И не для Рейн-Мари.

Они купили по штуке для своих внучек, когда в последний раз ездили в Париж. Забрали девочек на неделю, чтобы Даниель и Розлин могли отдохнуть.

Перед взглядом Армана промелькнули маленькая Флоранс и ее младшая сестренка Зора у Эйфелевой башни. В Люксембургском саду. В laiterie[55] с тающими трубочками мороженого.

Потом маленькая Флоранс и малютка Зора на высокоскоростном поезде, в профиль, бок о бок, смотрят в окно широко открытыми глазами, а мимо стремительно проносится французский сельский пейзаж – они мчатся в Бельгию.

А потом маленькая Флоранс и ее младшая сестренка Зора, хохоча, показывают пальчиками на маленького мальчика, писающего в брюссельский фонтан. Знаменитая статуя называлась по-нидерландски «Manneken Pis», и это имя тоже было встречено хохотом. Дедушка рассказал им историю маленького принца, который, согласно легенде, в 1142 году во время сражения пописал с дерева на своих врагов. Та же легенда утверждала, что каким-то образом это действо привело к победе. Если бы только торговцы оружием знали, что войну выигрывают не пушки и не автоматы!

Девочек так потрясла старинная легенда и глупая статуя, что они попросили купить им маленькую копию в сувенирной лавке. Бабушка и дедушка немного смущались, объясняя родителям, почему девочки, съездившие в прекрасный город Брюссель, сохранили о нем единственное воспоминание – писающего мальчика.

Но теперь Гамаш вспомнил кое-что еще, связанное с той поездкой. Они водили девочек в Атомиум[56] – громадное воспроизведение атома, символ атомного века. Экскурсанты могли войти внутрь, пройтись по комнатам, выглянуть в окна, поездить вверх-вниз на удивительных – даже уникальных – эскалаторах.

Именно это и вспомнила Рейн-Мари, глядя на фотографию с учеными.

Арман снова вытащил копию снимка из кармана и уставился на нее. Если бы рядом оказался стул, он бы сел. Он произвел умственную операцию, заменив трех ученых на двух плачущих, усталых девочек и измочаленную Рейн-Мари. На вершине эскалатора. Того самого эскалатора. В Атомиуме.

Вот где была снята фотография. В Атомиуме. И фотография доказывала, что Гийом Кутюр встречался в Брюсселе с Джеральдом Буллом. Доказывала, что он продолжал сотрудничество с доктором Буллом во время работы над «Проектом „Вавилон“».

Любой, кто знал о карьере Джеральда Булла и Атомиуме, пришел бы к такому же выводу.

Несколько минут спустя появились Бовуар и Лакост, и Гамаш показал им новые предметы на сцене.

– Брайан подтверждает, что прежде их здесь не было, – сказал Гамаш. – Их определенно не было, когда я заезжал сюда на прошлой неделе.

– Где он? – спросил Бовуар, раскрывая свой криминалистический саквояж и надевая перчатки.

– Пошел вниз, в артистическую. Хочет побыть один.

Гамаш рассказал им, где была снята фотография.

– Брюссель, – проговорил Бовуар, прерывая осмотр книг. – Где убили Булла. Но когда его убили?

– Точных данных у нас нет, – ответил Гамаш.

– Антуанетта, вероятно, держала вещи дядюшки в подвале, а в последние несколько дней перевезла их сюда, – сказала Лакост. – Из чего вытекает, что она знала о связи дядюшки с Джеральдом Буллом и пушкой. Иначе зачем еще прятать вещи? Зачем привозить их в театр?

– Да, я согласен: чтобы их не было в доме, – сказал Бовуар. – Но почему только недавно? Что ее заставило? Она не стала увозить вещи, когда унаследовала дом. Не стала их увозить, когда убили Лорана. Что вынудило ее увезти их теперь?

– Пушка, – ответил Гамаш.

– Но пушку нашли, когда убили Лорана, – сказала Лакост. И тут ее осенило. – Правда, никто не знал, что мы нашли. И только три дня спустя люди узнали про это творение Джеральда Булла.

Гамаш кивнул:

– Я думаю, что Антуанетта, узнав, запаниковала. Она, вероятно, поняла, что нашли пушку ее дядюшки, из-за которой и убили Лорана.

– Она испугалась, что станет следующей, – сказал Бовуар. – Если убийца узнает про ее дядю и его связь с Буллом.

– И она не ошиблась, – подхватила Лакост. – Но к тому времени, когда она спрятала вещи, было уже поздно.

– А значит, – сказал Гамаш, – дядя что-то рассказывал ей про свою работу.

– Вероятно, предупредил ее, – предположила Лакост.

– Но откуда убийца узнал про доктора Кутюра? И о том, что его племянница живет в его доме? – спросил Бовуар.

– Их совместную фотографию, снятую в Брюсселе, опубликовали в некрологе. Вероятно, фотографию предоставила сама Антуанетта, не понимая, что за ней кроется, – сказал Гамаш. – Однако человек, ищущий чертежи, сразу же понял бы, что к чему.

– Но доктор Кутюр умер много лет спустя после убийства Джеральда Булла, – напомнила Изабель. – Неужели такое старье еще кого-то интересовало?

– Если на нем можно сколотить состояние? – ухмыльнулся Бовуар. – Даже профессор Розенблатт признал, что есть люди, которые готовы искать мифическое суперорудие. Мне непонятно вот что. После того как Лоран нашел пушку и его убили, чтобы он не болтал, почему убийца ждал целую неделю, прежде чем убить Антуанетту и перевернуть вверх дном ее дом в поисках чертежей? Если убийца знал, что ее дядюшка – создатель суперорудия, то почему сразу же не занялся поиском?

Гамаш набрал полную грудь воздуха, задержал дыхание и выдохнул.

Бовуар задал интересный вопрос. Какое-то объяснение такому поведению было. И возможно, ответ…

– А что, если мы имеем дело с разными людьми? – сказал Гамаш. – Кто-то убил Лорана, а кто-то другой, узнав о находке, заявился поискать чертежи. Они знали, что Гийом Кутюр – дядюшка Антуанетты, и если у кого и могли быть чертежи, то у него.

– Они? – переспросила Лакост. – Вы думаете о Мэри Фрейзер и Шоне Делорме?