– Не уверен, что то, чем я занимаюсь, называется «думать», – сказал Гамаш. – Но такая вероятность действительно существует. Сегодня утром я позвонил моему контакту в КСРБ. К вечеру у нас будет информация о них.

Лакост оглядела сцену. Они уже сняли отпечатки пальцев, проверили и уложили в полиэтиленовые пакетики вещдоки, которые Антуанетта привезла из дома, но не нашли ни спускового механизма, ни чертежей.

Гамаш рассмотрел некоторые вещдоки в пакетиках. Настольный письменный прибор. Подставки для книг. Писающий мальчик.

– Ну не знаю… – Гамаш покрутил в руках статуэтку.

– Вы считаете, что это спусковой механизм? – спросил Бовуар, едва сдерживая смех.

– Я считаю, что если создается орудие, стоящее миллионы долларов и способное уничтожить целый город, то могут быть предприняты некоторые усилия и для того, чтобы замаскировать его важнейшую деталь. А писающий мальчик, – он протянул статуэтку Бовуару, – такой деталью не является.

Бовуар посмотрел на вещдок с отвращением:

– Что-то знакомое. А у Флоранс и Зоры…

– Oui, – подтвердил Гамаш. – Рейн-Мари купила им по такой статуэтке. Догадайся, что ты получишь на Рождество.

Они услышали тяжелые шаги по лестнице, повернулись и увидели Брайана, появившегося из-за кулисы.

– Я сидел в артистической и вдруг вспомнил, что у Антуанетты был здесь письменный стол. Хотел его осмотреть, но подумал, что лучше вам самим сделать это.

– Пойду посмотрю, – сказал Бовуар, возвращая статуэтку Гамашу. – Придется еще раз подумать, какой подарок на Рождество приготовить для вас.

Двадцать минут спустя он вернулся, качая головой:

– Старые рукописи и всякий хлам. Когда приедет команда из Монреаля? Тут настоящая крысиная нора с костюмами и реквизитом. – Он оглядел театральный зал. – Чтобы обыскать это заведение, понадобится несколько часов. А то и дней.

Несколько минут спустя прибыла команда криминалистов и начала тщательный обыск.

Гамаш ехал под моросящим дождиком. Суровое утро с рваными тучами и столбами света проложило дорогу буре, которая в свою очередь перешла в противный, холодный дождливый день, типичный для ранней осени.

Дворники работали медленно, ритмично, пока Гамаш ехал на юг от Ноултонского театра к границе с Вермонтом, слушая компакт-диск Нила Янга, который пел о том, куда возвращается его память, когда он ищет утешение. Все перемены происходили с ним там.

«Беспомощный»…[57]

Гамаш оставил Лакост, Бовуара и команду криминалистов в театре, а сам доверился навигатору, и тот повел его по маршруту, которым двумя днями ранее ехали Мэри Фрейзер и Шон Делорм. К югу от Мансонвиля он свернул направо, на дорогу к Хайуотеру.

Деревня, ограниченная холмом с одной стороны и рекой с другой, могла быть живописным местечком. Могла бы. И должна бы. И почти наверняка она когда-то была милой маленькой деревней. Но теперь она выглядела заброшенной, забытой. Даже не воспоминанием.

«…беспомощный».

Арман Гамаш не в первый раз приезжал в подобные захудалые деревеньки. Он огляделся и увидел полуразрушенное здание старого вокзала. Транспортная артерия была перерезана, и когда-то процветающая деревня умерла. Умерла не сразу. Молодые люди стали уезжать в поисках работы, оставляя стареющих родителей.

Гамаш посмотрел на навигатор. Он находился в Хайуотере, но агенты КСРБ, кажется, проехали дальше. Он еще раз повернул направо, потом налево и оказался перед высоким проволочным забором с воротами, на которых висела ржавая цепь и новый замок.

Без угрызений совести и без колебаний Гамаш вытащил из бардачка небольшой набор инструментов и за несколько секунд отпер замок. Он въехал внутрь, припарковался за старым зданием, потом взял навигатор и зонтик и вылез из машины.

Пошел вверх.

Дорожка свернула и превратилась в узкую слякотную тропинку. Он шел, стараясь не поскользнуться, но два раза потерял равновесие, выронил навигатор в грязь и ударился коленкой о землю. Упав во второй раз и потянувшись к заляпанному грязью навигатору в надежде, что тот не разбился, он обнаружил рельсы. Раздвинув высокую траву, Гамаш понял, что идет по железнодорожным путям. Колея оказалась ýже, чем для пассажирских или грузовых поездов. Путь был заброшен, зарос травой и стал невидимым для всех, кроме человека, стоящего на коленях.

Гамаш встал и помедлил, переводя дыхание. Он почти добрался до вершины холма. Еще несколько минут восхождения – и он оказался на вершине, дальше можно было только спускаться. Он согнулся, уперев руку в колено. В таких ситуациях он остро ощущал, что ему уже не тридцать и даже не сорок. И даже не пятьдесят. Выпрямившись, Гамаш огляделся. Вершина холма поросла деревьями, но по относительно молодой поросли он понял, что когда-то место это было расчищено.

Носком резинового сапога он обнажил узкий рельс и двинулся по нему, пока не дошел до бетонной платформы, за многие годы покрывшейся землей, корнями и опавшими листьями. Вокруг платформы он увидел кучи недавно выкопанной земли. Огромные штуковины, как памятники, стояли, наполовину зарытые в землю, наполовину ржавеющие под дождем. Гамаш осмотрел их, сделал фотографии, потом вернулся к платформе.

Вид, который прежде поразил бы его, теперь вызвал лишь тошноту. Гамаш оглядел бескрайний лес, прошелся взглядом по верхушкам деревьев, тянущихся по Зеленым горам до самого Вермонта. Туман и низкие тучи цеплялись за них, и весь мир лишился ярких красок. Гамаш слышал, как струи дождя молотят по его зонту.

Вавилонская блудница была здесь, а потом переехала. Оставив за собой кладбище гигантских искалеченных конечностей.

Невозможно было ошибиться в том, чем они были, пока составляли одно целое.

И снова следователи уселись за столом для совещаний в оперативном штабе. Жан Ги наблюдал за Гамашем, который, надев очки, изучал отчет, переданный ему Бовуаром. Через некоторое время Гамаш снял очки и обратил задумчивый взгляд на своего прежнего заместителя, и Жану Ги пришлось напомнить себе, что Гамаш здесь гость, а не его начальник.

В качестве шутки он подарил своему тестю жилетку зазывалы «Уолмарта», намекая на возможное продолжение карьеры. Гамаш искренне посмеялся, а один раз, когда зять и дочка приехали к ним, даже надел ее и открыл им дверь со словами: «Добро пожаловать в „Уолмарт“».

Но теперь Жан Ги сожалел о подарке, столь явно намекающем, что старший инспектор не может быть счастлив в отставке, что от человека, который всю жизнь отдал службе, ждут чего-то еще, чего-то большего.

Он вспомнил обидные слова, сказанные Мэри Фрейзер, и понял, что он практически сделал то же самое, одарив тестя жилеткой.

Бовуар мог не заглядывать в собственный отчет. Ничего особенного там не было.