— Бери, мы уже поели…

— Спасибо, — опять сказал я и взял.

Они вспрыгнули из травы. Подхватили рюкзачок и пошли по тропе в ту сторону, откуда пришел я (им-то можно!). Оглянулись, помахали мне. И я помахал — зажатым в пальцах батоном. Потом тоже зашагал. На ходу откусывал от батона. Он был очень свежий, мягкий, с хрустящей корочкой. Вкуснота…

Я долго не решался оглянуться, а когда все же посмотрел назад, ребят на тропе уже не было…

И опять я шел, шел. Усталости не было, а встреча с мальчишками прибавила мне бодрости. Я думал о них, потом стал думать о Пузырьке и Тюнчике. Как хорошо, если бы мы оказались на Колее втроем! Тогда никакая печаль не страшна!

А что, если я их встречу? Здесь, на Дороге! Вдруг она, Дорога эта, решит подарить мне чудо? Если спасает от гибели, то, может быть, спасет и от одиночества?..

Но пока она не спасала. Я шел час за часом и больше никого не встретил. Небо затянулось пепельной дымкой — тонкой, не спасающей от жары. Через дымку светило яркое пятно. Нет, это было не солнце. Оно угадывалось слева, а этот свет был прямо впереди — словно сквозь пленку сухого тумана пыталась пробиться большая лучистая звезда.

Эта звезда вовсе не казалась мне зловещей. Наоборот! Было хорошо, что она горит — будто дает какую-то надежду. Я представил между звездой и землей висящий в пустоте громадный шар из стекла. Звезда разбилась в нем на сотни радужных огоньков, искр и змеящихся ручейков света. Эти ручейки вдруг обрисовали в стекле контур знакомой Михаило-Архангельской церкви, где стоял сработанный дядей Толей золоченый иконостас и где я однажды увидел Святую Троицу. Мне показалось, что я вижу ее и сейчас. Я моргнул. Шар в небе исчез, и звезда светила теперь в одиночку, сама по себе. Но, наверно, она была добрым маяком, потому что тропа вдруг уткнулась прямо в стену и я увидел в бетоне пролом — как раз такой, чтобы пролезть мальчишке размером с меня.

Я и пролез.

Теперь за стеной не было ровного поля. Вплотную подступил мелкий березняк. Тропа повела через него, прыгая по заросшим кочкам. Сквозь листья, слева от себя, я все еще иногда видел звезду, но реже и реже, потому что по сторонам стали появляться большие деревья — развесистые березы и косматые сосны. Постепенно они слились в сплошной лес. Запахло грибной сыростью, сделалось прохладно и сумрачно. «Вечер уже». — понял я.

А что я буду делать ночью? Идти в темноте? Не разгляжу тропу. Да и ноги уже ныли от усталости. Даже подумалось: может, прилечь на краю тропы, под сосной, свернуться калачиком… Но ведь будет, наверно, зябко да и комары, чего доброго, учуют добычу. Эх, раздобыть бы одежду поплотнее: куртку, длинные штаны (только не интернатский комбинезон, лучше уж окоченеть!). Но где ее раздобудешь?

Я пошел дальше. Подумал: «В конце концов свалиться от усталости никогда не поздно…» И в эту секунду, вроде бы без всякой причины, упала на меня, скрутила, забила горькой ватой горло совершенно непобедимая тоска.

Та, которой я боялся весь день и которую старался не подпускать.

Она взяла меня врасплох, и я понял, что совершенно не способен сопротивляться.

Я увидел наш дом, увидел всех, кто теперь изводится от тревоги за меня. Если бы хоть кто-то оказался рядом! Пусть даже любой человек из города Инска! Пусть даже… почти незнакомый пес Коржик, которого я недавно целовал в мокрый нос! Я бы прижался к нему, будто к лучшему другу! Как к спасению…

И я рванулся назад! Нет, не мысленно, а по правде! Пусть я околею через несколько часов, только бы хоть на миг оказаться еще раз дома! Вдохнуть запах свежего дерева, услышать, как лопочет мой годовалый братишка Евгений…

Я пробивался обратно — к березовому перелеску, к стене с проломом. Именно пробивался, потому что воздух стал тугим и плотным, приходилось расталкивать его плечом, как встречное течение воды… Потом стало легче. И я понял, что иду через широкую лужайку, освещенную вечерним небом. Дымка в небе исчезла, и похожая на серебряное лучистое солнышко звезда светила очень ярко. Она светила… опять слева. И я понял, что по-прежнему иду не к дому, а вперед.

Дорога не давала мне погибнуть, но и не пускала обратно. Видимо, у нее была одна цель: сохранить мне жизнь. «А она мне нужна, такая жизнь?» И я заплакал взахлеб.

Однако плачь, не плачь, а надо было как-то… существовать. Ну, не головой же о крепкий ствол, чтобы разом конец. Да и не получится, наверно…

Всхлипывая, побрел я дальше. И… тоска тоской, а «природа» себя давала знать: сказывалась выпитая газировка. Я боялся обидеть Дорогу нехорошим делом и подумал, что, наверно, тропа мне позволит отойти на несколько шагов в сторону, в кустики. Тропа позволила. Я сделал свое дело, вернулся на нее, прошагал еще немного и увидел на обочине полуразвалившийся шалаш. Такой, какие строят на одну ночь рыбаки и лесные путешественники.

Ну и ладно. Шмыгая носом, забрался внутрь, в щекотанье и запах березовых и сосновых веток. Нащупал какую-то дерюгу, сквозь нее пружинил хвойный настил. Так же наощупь отыскал брезентовые лохмотья, пахнувшие табаком — наверно, остатки большого плаща. Лег навзничь, натянул брезент до подбородка. Тоска немного отступила. Я вспомнил, как в прошлом августе ночевали мы с Пузырьком и Тюнчиком на пустыре, в конуре из бетонной бочки. Похоже… Ребята, где вы теперь?

Я стал смотреть в щели между ветками. Синевато светилось небо. Звезду я не видел, зато в большую дыру заглядывал молодой желтый месяц. Словно хотел утешить…

Потом показалось, что мягко прыгнул откуда-то и улегся у меня в ногах увесистый пушистый кот. Защекотал шерстью торчащую из-под брезента щиколотку. Я не удивился, спросил:

— Юшик, это ты?

— Мр… — тихонько сказал кот.

Впрочем, это я уже, наверно, спал.

Мне приснился зеленый двор, на котором Лыш соорудил из приученных стульев большущий летательный аппарат «Лап-2». И велел всем, кто столпился вокруг:

— Садитесь.

И все мы — Май, Света, Любаша с Евгением на руках, тетя Маруся, дядя Толя, Тополята, Валерий, Витя, Саныч, Грета, Горошек и все Гретины ребята-следопыты, и те мальчишки, что дали мне на дороге воды и хлеба, и мальчик, который уступил мне на улице велосипед, и еще многие-многие люди стали рассаживаться внутри тонкого каркаса, и всем хватало места.

Мы взлетели плавно и легко. Лыш сидел впереди и двигал всякие рычаги. Вниз тянулся шнур, он был привязан к спинке Росика, и тот скакал по траве, тянул нас на буксире. И время от времени превращался в рыжего жеребенка.

«Так вот кто ты на самом деле!» — мысленно сказал я Росику. И перегнулся через круглую палку, чтобы разглядеть жеребенка получше, помахать ему. Сильно перегнулся, не рассчитал. Потерял равновесие и полетел вниз.

Я ничуточки не испугался. Падал медленно, это было не страшно, даже весело. Я приземлился на четвереньки в мягкую траву, сунулся носом в головки клевера, ощутил его запах и вскочил.