Как раз в это время, ко всеобщему изумлению, в Сан-Антонио прибыл маловлиятельный вождь Пиава, с ним была женщина. Техасцы не имели оснований доверять ему по прошлым делам. Но на сей раз он сообщил, что индейцы, у которых много белых пленных, хотели бы обменять их на своих, сидящих в миссии.

Встречу трудно было назвать дружественной, а Рафаэль вообще был удивлен этой инициативой команчей, так как не верил, что белые пленные еще живы.

Рафаэль деликатно посоветовал полковнику Фишеру послать лучших рейнджеров проследить за действиями индейцев и добавил, что лично он не стал бы верить ни одному слову этого вождя.

Фишер принял совет и послал рейнджеров, но те быстро возвратились и сообщили, что не видели среди индейцев белых.

На что Рафаэль напомнил Фишеру:

— Помните, я предупреждал вас, что все пленные уже мертвы.

Казалось, жизнь опровергла мрачный прогноз Рафаэля. В субботу, четвертого апреля, Пиава привез с собой мексиканца и пятилетнюю удочеренную племенем девочку по имени Путнам. Девчушка была изуродована не менее, чем Матильда Локхарт, лицо ее было покрыто жуткими шрамами. Она не умела говорить по-английски и все время жалобно звала свою индейскую маму.

С ненавистью глядя на Пиаву, солдаты с ружьями встали у него за спиной. Фишер потребовал объяснений:

— Ты сказал, что пленных много, где они?

Пиава и смельчаки, которые сопровождали его, смотрели на солдат настороженно. Многие воины были готовы применить луки при первой же угрозе со стороны техасцев.

Фишер становился все настойчивее, а Пиава делал вид, что не слышит его требований. Потом индеец сказал, что у него есть еще один ребенок для обмена.

Фишер был вынужден дать согласие на освобождение индейца, которого команчи выберут сами, если ребенка отдадут.

Пиава привез еще одного мексиканца и Букера Вебстера. Когда Пиава отбыл с освобожденным индейцем, техасцы стали расспрашивать мальчика. Ему было лет десять. В глазах застыл пережитый им ужас, голос дрожал, когда он пытался, глотая слезы, рассказать страшную правду.

— Они замучили их всех до одного! — кричал он, его душили вырывающиеся наружу эмоции.

Рафаэль знал, что и как происходило в племени, и все же снова переживал знакомый ему ужас, когда мальчик рассказывал о страшных, чудовищных вещах, в которые трудно поверить несведущему человеку. Он знал, что мальчик выжил только потому, что был усыновлен племенем.

Букер прерывающимся голосом кричал о том, как несчастных раздели догола и индейские женщины острыми ножами вырезали у живых ремень за ремнем кожу. Потом он опустил глаза и пояснил с чувством стыда:

— Я ничего не мог поделать, я слышал их крики и мольбы, но ничего, совершенно ничего не мог поделать.

Он упал, и присутствующих потрясло его раскаяние в том, что он не мог помочь обреченным, хотя никому и в голову не пришло бы обвинить его в чем-нибудь.

Кто-то ободряюще взял мальчика за плечо, другой мужчина передал ему стакан воды.

Приходя в себя, но все еще заикаясь, он подтвердил, что скво убивали всю ночь, а в живых оставили только ту маленькую девочку и его.

— Они не добивали несчастных обезображенных женщин и детей до конца, чтобы насладиться их смертью на костре. Погибли в адских мучениях все.

Рафаэль выслушал все без комментариев, потом, глядя в лицо потрясенному Фишеру, горько сказал:

— А ведь все могло закончиться совсем по-другому. Надеюсь, вы удовлетворены достигнутыми результатами.

Он резко повернулся и вышел. Находиться в присутствии человека, который разрушил надежды на мир с команчами, а тем более разговаривать с ним, было выше его сил.

Рафаэль возвратился в опустевший дом. Дон Мигуэль и донья Маделина отбыли с визитом к каким-то дальним родственникам. Поначалу Рафаэль возражал против поездки, считая, что опасность со стороны команчей непомерно велика. Но потом снял возражения, когда дон Мигуэль сказал, сколько вооруженных людей сопровождает их. Второй причиной его согласия была, конечно. Бет.

Рафаэль решил отложить свой отъезд до возвращения отца. Он боялся оставить в доме двух женщин без мужской опеки.

Рафаэль заподозрил, что отец срочно придумал поездку, чтобы задержать отъезд его самого. Так ему показалось, когда он собирался попрощаться с отцом, чтобы не дожидаться его возвращения.

Дон Мигуэль был явно раздосадован тем, что сын так стремится в далекую усадьбу, и даже едко спросил:

— Любопытно, что имел в виду этот Абель Хаукинс, когда выбрал такое странное название?

Рафаэль совершенно в том же тоне пояснил, что так звали жену Абеля. И добавил, что, по его мнению, дочь Абеля, как и ее мать, тоже звали Энчантресс.

Лицо дона Мигуэля смягчилось, глаза потеплели:

— Действительно, так звали твою мать! Рафаэль нарочито избегал Бет. Хотя все оставалось в рамках приличия, просто они завтракали в разное время. Он был занят и возвращался тогда, когда Бет уже уходила к себе.

Но постепенно решительность Рафаэля и его терпение стали истощаться. Со дня смерти Натана прошло уже больше двух недель, и Бет, по мнению Рафаэля, могла перестать прятаться от людей. Пришла пора начинать ей завязывать узелки своей новой судьбы. Но Рафаэлю вовсе не хотелось, чтобы Бет принимала какие-либо важные решения сейчас! Ему только было нужно, чтобы маленькое бледное привидение с грустными глазами покинуло такую прекрасную телесную оболочку Бет.

Пусть она возвращается на землю, думал он. Пусть снова борется со мной, пусть обвиняет меня Бог знает в чем! Только пусть оживет.

В ту ночь Рафаэль, как это уже не раз бывало, лежал без сна на своей одинокой постели. И вдруг понял, что никуда не сможет уехать, пока не поговорит откровенно с Бет. Им надо было многое сказать друг другу, и такое время настало. К тому же создалась удобная ситуация. Конечно, в доме была сеньора Лопес, но она спала беспробудно и к тому же была полуглухой. Так что они с Бет могли спокойно ссориться.

Вынырнув нагим из своей кровати, он облачился в халат ярко-красного цвета, небрежно завязав пояс вокруг стройной талии. Сначала он собирался полностью одеться, но потом отбросил эту мысль. То, что он намеревался сказать Бет, не должно было занять много времени.

Бет тоже понимала, что надежда заснуть призрачна. Но, с другой стороны, ей уже не хотелось принимать сильное снотворное, после которого она полдня не могла прийти в себя. Несколько предыдущих ночей она ухитрялась заснуть, и теперь решила, что уже больше не зависит от медицинских средств. Увы, это была преждевременная радость. Смятые простыни и подушки свидетельствовали о том, что их хозяйка еще не в состоянии просто так лечь и заснуть.

Свежий воздух в смеси с тишиной ночи можно было буквально пить глотками. На ней была легкая ночная рубашка из розового шелка, полная луна освещала белизну ее прекрасного тела, розовые соски ее небольших грудей были хорошо различимы через тонкий материал рубашки, стройные бедра и красивые ноги — все это выглядело прекрасно в таинственной магии лунного света. Свет серебрил ее волосы и целовал мягкую букву "Y" между твердыми грудями. Рубашка была без рукавов, и ее голые руки и прекрасные черты лица приняли в лунном свете серебряный оттенок, когда она слепо вглядывалась в пространство перед собой.