страшный кошмар гастролирующего музыканта. Если у тебя простуда, ты пьешь горячий чай. Если у тебя грипп, ты принимаешь лекарства. Если у тебя пищевое отравление, тебе полный пиздец. Нет никакого способа удержать тело от того, для чего оно предназначено генетически: блевать и выводить из себя яд. Только у меня была проблема посерьезнее. Я физически не могу блевать. С двенадцати лет меня тошнило, наверное, три раза: один раз в четырнадцать, когда я слушал «Space Oddity» Дэвида Боуи на пивной вечеринке (нет ничего хуже, чем блевать все еще холодным пивом Meister Brau); один раз в 1997 году после плохого куска пиццы на улице в Голливуде (тогда это казалось хорошей идеей); и один раз после выступления Soundgarden на Форуме в Лос-Анджелесе в 2011 году (уверяю вас, дело было не в музыке). Так что любой приступ тошноты обычно представляет собой долгий процесс попыток убедить себя, что я смогу это сделать. В общем, это мой личный ад.

Лампочка ремня безопасности наконец погасла, и я пулей метнулся в туалет, запер дверь и наклонился над раковиной, пытаясь расслабиться и позволить природе сделать свое дело. Шли минуты, и я все больше и больше осознавал, что эта попытка изгнать моих внутренних демонов совершенно напрасна, но я, вероятно, вызывал подозрения у каждого пассажира и стюардессы в салоне, так долго задерживаясь в этом крошечном туалете. После тщетных усилий я, прихрамывая, вернулся на свое место. Меня знобило. Я посмотрел на часы… Лететь оставалось еще двенадцать часов.

Весь оставшийся полет был кошмаром. Многочисленные походы в туалет, многочисленные неудачные попытки и возвращение на свое место для очередного приступа спазматического озноба и лихорадки. Без сна. Без отдыха. Это был наихудший сценарий, который не мог случиться в более неподходящее время, учитывая, что после приземления в Перте мне нужно было прямиком ехать на концерт для саундчека. «Это испытание», — подумал я. Испытание воли и самоотверженности. Как гласит старинная мудрость: «Ты сделаешь что угодно, чтобы попасть на концерт».

Нужно еще учитывать, что в то время на первых страницах всех газет была Эбола. Страшная болезнь внушала ужас всему земному шару, и международные поездки были полны мер предосторожности, которые требовали того или иного досмотра всех пассажиров. Когда мы приблизились к Сиднею, мне вручили обычные таможенные и иммиграционные карточки, но теперь к ним прилагалась еще и обязательная анкета в отношении Эболы, которую все должны были заполнить. Простая форма с вопросами, требовавшими ответа «да» или «нет», со списком симптомов, которые были признаками того, что вы можете быть заражены лихорадкой Эбола. Я с ужасом прочитал список. Тошнота. Диарея. Высокая температура. Озноб… У меня были они все. Я представил, как меня бросают в комнату в аэропорту, полную людей с реальной лихорадкой Эбола, где я заражался и в конечном счете умирал в одиночестве по ту сторону экватора. Я сел в своем кресле, постарался изобразить веселое выражение лица и силой воли избавиться от своей болезни.

Когда мы высадились из самолета, полностью вымотанный, я прошептал Гасу: «Чувак, у меня пищевое отравление». Его глаза расширились, и мы не сводили глаз с двери самолета. Нам предстоял еще пятичасовой перелет в Перт. Это еще не конец; это только начало. Он достал телефон и, как и всегда, начал изо всех сил искать способ исправить эту катастрофическую ситуацию, пока мы шли к выдаче багажа. Наш план был сорван, все ставки не сыграли, и теперь это становилось рок-н-рольной версией The Amazing Race[67]. То, что поначалу казалось интересным приключением, теперь превратилось в выживание. И все во имя Отца.

К тому времени, как мы сели на следующий рейс, Гас договорился с врачом, чтобы он встретил меня в отеле в Перте. К счастью, казалось, что самое худшее уже позади, и теперь мне оставалось только пытаться удержать в себе чашку чая и тосты, надеясь, что это даст хоть немного энергии, которая понадобится мне для еще двух с половиной часов кричащего рок-н-ролла. Это казалось невыполнимой задачей, но пути назад уже нет. Сцена была подготовлена, оборудование настроено, и тысячи фанатов Foo Fighters ждали своего лучшего вечера в жизни.

Ко мне в номер пришел врач и, глядя на часы, объяснил, что именно я должен сделать за то короткое время, оставшееся до того, как зажгутся софиты. «Прими эту таблетку прямо сейчас. Я введу тебе литр жидкости, ты должен будешь полежать один час». Я запихнул в рот таблетку от диареи, посмотрел, как через капельницу в мою вену втекает жидкость (и куда она вся идет?), и моя голова упала на подушку, как тонна кирпичей. «Я справлюсь», — подумал я еще раз.

Мои товарищи по группе изумленно встретили меня за кулисами. Их предупредили, что я могу быть немного не в себе, поэтому обсуждалось изменение сет-листа с планами действий на случай, если решу выступить в стиле Джи-Джи Аллина[68] и залить сцену всякими непотребствами. Моя привычная подготовка к концерту с подпрыгиваниями на месте, веселясь с парнями за парой коктейлей, теперь сводилась к тому, что я сидел на диване с недоеденным бананом в руке, пытаясь собраться с силами, чтобы спеть 25 песен в этой летней жаре… «Мне конец», — подумал я. Я посмотрел на мини-холодильник и заметил бутылку Guinness, спрятанную за Gatorade и кокосовой водой. «Приветики…» — сказал я, открыл бутылку, выпил пиво и побежал на сцену. Да ладно, раз уж его можно пить кормящим матерям в Ирландии…

То, что могло стать судьбоносным кораблекрушением эпических масштабов, превратилось в триумфальную ночь оглушительного пения и радостного празднования окончания тура. Тридцать шесть часов, которые предшествовали этому выступлению, в конечном счете наполнили энергией не только мое тело, но и душу, напомнив обо всем, за что я благодарен в своей жизни. Моя семья. Мои друзья. Моя музыка. Меня вылечила жизнь, и я вернулся в отель после концерта, уже не сломленный, но окрепший, с еще одним невероятным туром по Австралии за плечами.

На следующее утро я проснулся, поел и поехал обратно в аэропорт, чтобы отправиться в двадцатидвухчасовую поездку обратно домой. Миссия, мать ее, выполнена. Я сделал это.

Облетая планету в последний раз, я думал об этом безумном жесте любви к своим детям, размышляя об отношениях с собственным отцом и задаваясь вопросом, сделал ли бы он то же самое для меня. Перевернул бы он небо и землю, только чтобы быть со мной в такой важный день? Я в этом сомневался. Может быть, я люблю