Из форштата немцы пытались прорваться к своим через аэродром, но были остановлены пулеметным и артиллерийским огнем блокирующей группы. Пришлось им отступать к мосту через Березину, а там их ждали десантники Левашова.

Командир IX армейского корпуса Герман Гейер вспоминал:

«24 июля пришли ошеломляющие известия: мы будем подчинены 2-й танковой группе. Она находится в очень опасном положении, и мы должны немедленно ей помочь».

Немецкое командование пыталось оказать помощь своему гарнизону в Бобруйске и вернуть контроль над городом. Но сделать этого не удалось. Отступая, наши войска взорвали все мосты через Березину. Немцами было наведено восемь временных мостов, по которым шло снабжение войск на Рогачевском и Могилевском направлениях. Захватив город, они приняли меры для восстановления железнодорожного моста. Недалеко от него возвели временный деревянный мост. Его охраняли пехотный взвод и зенитная батарея. С началом атаки на город мост захватили десантники. Один из батальонов 214-й бригады переправился через реку и закрепился на восточном берегу, усилив свою оборону захваченными у врага зенитными орудиями. То же самое произошло и с остальными мостами. Прорваться в город через позиции десантников посланные немецким командованием подкрепления, не смогли. Не смогли они это сделать и с юга. Кавалеристы 47-й кав. дивизии прочно удерживали занятые позиции.

После разгрома немецких гарнизонов на станции Татарка и в поселке Ясень 32-я кав. дивизия продолжила наступление и к вечеру 24 июля очистила от оккупантов всю территорию от железной дороги до реки Березины. Полковник Бацкалевич ввел в бой части 43-й кав. дивизии генерал-майора Синельникова. Переправившись через Березину, кавалеристы перерезали трассу Бобруйск – Могилев в районе Кировска и Столпище.

В Бобруйске кроме авиационной техники нами были захвачены запасы продовольствия, обмундирования, боеприпасов, вооружения, в том числе три десятка танков «Т-26», «БТ», «Т-2» и «Т-3», требующий ремонта бронепоезд. Пленных по устоявшейся традиции никто из-за колючей проволоки до прохождения фильтра выпускать не стал. Петрищев со своей командой вновь засел за разбор немецкой картотеки и формирование очередного штрафбата.

Получив сообщение о взятии Бобруйска, командование Западного фронта потребовало от нас продолжить наступление на Рогачев и Жлобин. Не знаю, на что они там, в штабе, рассчитывали. Видимо, думали, что мы настолько сильны и круты, что вот так спокойно, легким прогулочным шагом пройдем через немецкие позиции к линии фронта и соединимся с нашими войсками, попутно окружив два немецких корпуса. По-моему, у них началось головокружение от успехов. Только вот мы тут смотрели на все другими глазами. Нам непомерно долго везло. Повезло с тем, что на первоначальном этапе немецкое командование не считало действия моего отряда чем-то сверхъестественным. Были и большие по численности и вооружению отряды окруженцев, что шли по немецким тылам и отбивали поселки и местечки, входили на окраины Минска и других городов. Но они не были настолько наглы и не имели столько тяжелого вооружения, как мы. Их уничтожали или рассеивали охранные и полицейские части. Мы тоже с ними встречались, но были более подготовленными, чем они, и давили части охраны тыла огнем и металлом, стараясь разбивать их из засад и по отдельности. Но всему хорошему приходит конец. Теперь вместо тыловых и охранных частей перед нами стоял совсем другой враг. Ударные и полевые части вермахта, обученные и закаленные в боях, опьяненные своими успехами и уверенные в своей непобедимости. К боям с ними мы были пока не совсем готовы. Кавалерийские дивизии отправились в рейд без танковых полков и тяжелого вооружения, что делало их более слабыми при встрече с пехотными частями противника. Что мой отряд, что десантники, что кавалеристы в бою за город и его окрестности понесли значительные потери, их требовалось восполнить. Пополниться мы могли только за счет бывших пленных. Что сразу сделать было нереально. Требовалось хотя бы двое-трое суток более или менее спокойного времени для приведения людей в чувство, проведения фильтра, эвакуации раненых и больных. Захват Бобруйска, Кировска и Осиповичей был лебединой песней нашей Бобруйской группы. Базировавшаяся в Слуцке группа войск нам ничем помочь не могла. В районе Ляховичей немцы, получив подкрепление, активизировались, прорвали оборону; бой шел на окраинах города. Все имеющиеся резервы Константинову пришлось бросать туда. Аналогичное положение сложилось и у нас в районе Осиповичей, усилился напор и на части 47-й кав. дивизии комбрига Кузьмина.

Свои доводы о невозможности продолжить наступление мы сообщили в штаб фронта. Но там их не восприняли и лишь подтвердили необходимость удара на Рогачев. В связи с этим ночью в здании бывшего штаба 47-го корпуса состоялось совещание старшего командного состава Бобруйской группы войск. На нем присутствовали все три командира кав. дивизий (генерал-майор, комбриг и полковник), командиры 214-й десантной бригады (полковник Левашов) и боевой группы 121-й дивизии (полковник Ложкин), ну и мы с Николаем Козловым. Я как командир ударного отряда НКВД (численностью в мотобригаду) и комендант Бобруйска, а Николай как мой заместитель и командир бронегруппы.

Николай прибыл в Бобруйск на поезде, доставившем из Осипович раненых и трофейные танки. В боях за Осиповичи бронегруппа понесла существенные потери в людях и технике. Треть танков были утрачены полностью и не подлежали восстановлению. Из оставшихся в строю машин половина требовала ремонта и технического обслуживания. Ремонтники не покладая рук вкалывали для восстановления машин. Запчасти они брали с подбитых и не подлежащих восстановлению танков, а таких становилось все больше и больше. Несмотря на наличие в городе нескольких предприятий и депо, восстанавливать танки в Осиповичах не представлялось возможным. Город и станция находились под обстрелом вражеской артиллерии, действовавшей со стороны станции Марьина Горка и Елизово. Потому у сержанта вся надежда была на захваченные в Бобруйске трофеи и возможность организации тут ремонта поврежденных машин.

На совещании обсуждался вопрос наших дальнейших действий. В тех условиях, в которых мы находились, вести наступательные действия было нереально. Это понимали все присутствующие, но и ослушаться приказа штаба фронта не могли. Задача нам ставилась четкая и однозначная. Вопрос был только в одном – кем и чем наступать? Теоретически из захваченного в Бобруйске вооружения и техники можно было сформировать два истребительных, штурмовой и бомбардировочный авиационные полки, артиллерийский полк, танковый и автомобильный батальоны, тяжелый и противотанковый артдивизионы, артиллерийский и два зенитных бронепоезда. Из бывших пленных собрать до пяти стрелковых полков. Вот только проблема была в том, что освобожденных из лагерей людей нельзя было просто так взять и поставить в строй. Среди них было много больных, раненых, сломленных и истощенных пребыванием в лагере людей. Решать вопрос с ними надо было «еще вчера». По примерным подсчетам, только раненых и больных среди бывших пленных было около трех тысяч человек, а ведь были еще бойцы из наших подразделений. С таким количеством эвакуируемых наша авиация даже с учетом захваченных в Бобруйске самолетов справиться не смогла бы. Общими усилиями решение этой проблемы было найдено. Коридор, пробитый кавалеристами через линию фронта, еще действовал, проводники, что вели дивизии через болота, были живы. А раз так, то решили всех раненых и больных, тех, кто мог передвигаться и стоять на своих ногах, отправить за линию фронта на гужевом транспорте. Благо этого добра хватало. Охранять и сопровождать раненых до линии фронта должны были бойцы 41-го кав. полка 47-й кав. дивизии, тем более что конники в пехотном строю смотрелись откровенно плохо. Вместо них позиции должны были занять два «офицерских штрафных батальона».