– А Лазарь с нами едет? – спрашиваю я.

– Конечно. Лазарь может устраивать себе большие долгие прогулки по Второй авеню и рассматривать буханки ржаного хлеба или помогать старикам заходить в Библиотеку.

– Он может читать газеты вверх тормашками в «Эмпайр-стейт-билдинг», – выдает Саймон по-прежнему хохоча.

– Я могу собирать хворост на реке, – произносит Лазарь не вставая с постели натянув простыню до самого подбородка.

– Чего? – Мы поворачиваемся к нему послушать что он еще скажет, он не раскрывал рта сутки.

– Я могу собирать хворост на реке, – завершает он захлопывая слово «река» словно это официальное заявление которое никому из нас больше не стоит обсуждать. Но он повторяет его еще один последний раз… – на реке. Хворост, – добавляет он, как вдруг бросает на меня тот юморной взгляд искоса который означает что он просто всех нас разыгрывает только ни за что в этом не признается.

То была кошмарная поездка. Мы вышли, то есть Ирвин вышел в своей совершенно деловой эффективной манере на этого итальянца из Нью-Йорка который преподавал язык в Мексике но выглядел точь-в-точь как лас-вегасский игрок, громила с Мотт-стрит, на самом деле мне было непонятно чего он вообще в Мексике делает. Он дал объявление в газету, машина есть, найден уже один пассажир-пуэрториканец, а вся остальная кодла – мы – должна разместиться вокруг со всем багажом на крыше. Трое спереди и трое сзади, коленями упираясь друг в дружку в кошмаре на три тысячи миль! Но другого пути нет —

В то утро когда мы уезжали (я забыл упомянуть что Гэйнз несколько раз болел и посылал нас в центр по своим торчковым поручениям которые были трудны и опасны) Гэйнзу стало худо в то утро когда мы уезжали но мы постарались улизнуть побыстрее и понезаметнее. На самом же деле конечно мне хотелось зайти и сказать ему до свиданья но машина ждала и не было сомнений в том что он захотел бы чтоб я сгонял в город принести ему морфию (он опять сидел на подсосе). Мы слышали как он кашляет когда проходили по улице мимо его окна с грустной розовой шторой, в 8 утра, и я не мог хотя бы просто не просунуть голову в дырку в окошке и не сказать:

– Эй Бык, мы едем. Увидимся – когда я вернусь – я вернусь скоро —

– Нет! Нет! – вскричал он дрожащим больным голосом который у него появлялся когда он пытался преобразовать свои мучительные отходняки в барбитуратное отупение, после чего весь сплошь запутывался в халатах и простынях с потеками мочи. – Нет! Я хочу чтоб ты съездил в город и кое-что для меня сделал – Много это не займет —

Ирвин попытался успокоить его через окно но Гэйнз расплакался.

– Такой старик как я, вы не должны бросать меня одного. А особенно теперь когда мне плохо и я руку поднять не могу чтоб сигареты нащупать —

– Но с тобой же все нормально было до того как мы с Джеком приехали, и опять все в порядке будет.

– Нет, нет, позови Джека! Не бросайте меня вот так! Разве вы не помните как раньше мы бывало все вместе были и я выручал вас ломбардными квитанциями и вносил за вас деньги – Если вы меня сегодня утром вот так вот бросите я умру! – возопил он. Нам его видно не было, мы только слышали его голос с подушки. Ирвин позвал Саймона чтобы тот покричал что-нибудь Гэйнзу и вместе мы на самом деле бежали позорно и в жалком ужасе, со всем своим багажом, вниз по улице – Саймон побледнев глядел на нас. Мы в смятении вихрем неслись по тротуару. Но такси уже пойманное нами ждало нас и самой естественной трусостью в тот момент было просто всем вместе взять и туда загрузиться и рвануть в Нью-Йорк. Саймон прибежал последним, запрыгнув. Раздался «Фуу» облегчения но я так никогда и не узнал как Гэйнз выкарабкался в тот день из своей болезни. А он выкарабкался. Однако сами увидите, что произошло, дальше…

Водителя звали Норман. Когда мы расселись в машине Нормана тот заявил что рессоры лопнут еще до Нью-Йорка или даже до Техаса. Шесть человек да еще куча сумок и рюкзаков на крыше обвязанная веревками. Снова жалкая американская сцена. И вот Норман завел мотор, дал полный газ, и как те грузовики с динамитом в кино про Южную Америку покатился на одной миле в час, затем 2, затем 5, а мы все затаили дыхание конечно, но он разогнал ее до 20, затем до 30, потом на шоссе до 40 и 50 и мы вдруг все поняли что это просто долгая поездка и мы будем просто с ветерком нестись по трассам в старой доброй американской машине.

Поэтому мы решили отметить начало путешествия забитием косяков, на что молодой пассажир-пуэрториканец Тони не возражал – сам он ехал в Гарлем. Самое странное когда этот здоровенный гангстер Норман за рулем ни с того ни с сего давай распевать арии пронзительным тенором, что продолжается всю ночь до самого Монтерея. Ирвин тоже подпевает сидя рядом со мной позади причем я и не подозревал что он знает такие арии или поет ноты Баховой «Токкаты и Фуги». Я настолько все попутал за годы своих скитаний и мучений печали что почти забываю понять как мы с Ирвином сами же бывало слушали «Токкату и Фугу» Баха через наушники в Библиотеке Коламбии.

Лазарь сидит впереди а пуэрториканец заинтересовавшись пускается расспрашивать его, в конце концов подключается и Норман осознав что это за прикольный пацан. К тому времени как мы добираемся до Нью-Йорка три дня и три ночи спустя он сурово советует Лазарю побольше упражняться, пить молоко, ходить не горбясь и вступить в Армию.

Но в самом начале в машине витает вражда. Норман наезжает на нас считая что мы просто кучка поэтов-педиков. Когда мы въехали в горы у Симапана то все равно все уже торчали по чаю и нас переполняли подозрения. Он же все только усугублял.

– Теперь вы все должны считать меня капитаном и полным хозяином этого судна. Вам не просто следует сидеть пока я за вас делаю всю работу. Помогайте! Когда подъедем к левому повороту, все вместе не переставая петь наклоняемся влево, и наоборот с правыми поворотами. Начали? – Сначала я хохочу полагая что это смешно (к тому же очень практично для шин как он нам объяснил) но только когда мы минуем первый горный поворот и мы (парни) наклоняемся, Норман и Тони не только не наклоняются вообще а только сидят и ржут, – Теперь направо! – командует Норман, и снова та же самая дурь.

– Эй а ты почему не наклоняешься! – ору я.

– Я должен думать как машину вести. А вы мальчики делайте то что я говорю и все будет прекрасно и мы доедем до Нью-Йорка, – уже немного брюзгливо когда кто-то осмелился голос подать.

По первости я его боялся. В своей конопляной паранойе я подозревал что они с Тони жулики которые по дороге отнимут у нас все что только есть, хоть там было и немного. Но мы ехали дальше и когда он начал доставать сильнее именно Ирвин (который никогда ни с кем не ссорится) наконец сказал:

– Ой заткнись

и вся машина после этого остыла.

Это даже превратилось в хорошую поездку и на границе в Ларедо стало почти совсем в кайф когда надо было распаковывать всю нашу невероятную кучу на крыше включая велосипед Нормана и показывать всё очкастым пограничникам которые поняли что проверить все в такой безнадежной горе барахла никак не возможно.