Воспротивиться Самсон не сумел бы, даже если бы пожелал: маска швырнула ему в лицо новые воспоминания. Вот Лес настаивает, чтобы он сделался погубителем, зовет убивать, требует крови, крови, крови… вначале крови людей, а после – крови Абиты. Вот все трое призывают его оставить целительство, не тратить волшебных сил на природу, на оживление посеянной Абитой кукурузы…

– Они кормятся бедами… черпают силы в горе людском, разве не видишь?

Перед глазами Самсона замелькали новые видения. Да, дикие донимали, мучили Абиту при всяком удобном случае: лишили ее и козла, и мужа, веселились, запугивая и терзая ее, утопили в колодце ее ведро, напустили на нее ядовитых змей с пауками…

Видение померкло, и Самсон вновь застонал.

– Ну, и кто же здесь, спрашивается, настоящие дьяволы?

– Зачем им понадобилось такое со мною творить?

– Это уже неважно. Тот, кем ты некогда был, погублен. Погублен навеки.

– Нет, важно. Зачем?

Мамунаппехт улыбнулся.

– Разве не очевидно? Дикие не желали и не желают делить эту великую землю ни с кем. Осмелившись помогать людям, ты пробудил в них ревность и злобу, а когда отказался прогонять людей прочь, не пошел против собственного естества… они изменили самую твою суть, – объяснил шаман, скорбно покачав головой. – Покарали ослушника, превратив его в дьявола… в сосуд для собственных демонов. С тех пор ты – их раб, Хобомок, владыка горя и смерти. С тех пор ты – мор и чума, война и раздоры. С тех пор ты обрекаешь на гибель все, к чему ни прикоснешься. Смотри сам! Смотри!

И Самсон смотрел, снова и снова смотрел, что показывает ему маска – как он истребляет, стирает с лица земли одно людское селение за другим. Он вспоминал, вспоминал, пока воспоминания не слились воедино, в нескончаемый мутный поток крови, смерти и воплей.

– Нет! Нет! – кричал Самсон, заглушая предсмертные крики.

Однако сбежать от всего этого он, как ни старался, не мог: маска удерживала на месте, внутри, не пускала наружу. Вскоре Самсон снова почувствовал их – демонов, насланных на него диким людом: теперь демоны тоже были здесь, рядом, в оленьем черепе, исполненные злобы и голода. Взглянуть на них Самсон не смел: казалось, стоит на это отважиться, и демоны овладеют им снова.

– Выпусти меня! Выпусти, освободи, умоляю!

– От маски я тебя, если хочешь, освобожу без труда, а вот от демонов освободить не смогу: их волшебства не одолеть даже мне. Они останутся с тобой, куда бы ты ни пошел. Сам знаешь: того, кем ты был в прошлом, назад уже не вернуть.

Самсон застонал.

– Скажи же, – продолжил хозяин пещеры, – тебе вправду хочется снова на волю? Хочется, чтоб я вернул тебя в лапы этих дьяволят, дикого люда? Неужто ты еще не сыт смертоубийством и кровью по горло? Неужто желаешь остаться навек их рабом, безучастно смотреть, как Пок-Уэджис вновь, вновь, вновь гонят тебя убивать? А как же та женщина? Та, женщина с фермы? Неужто ты равнодушен к ее судьбе? Неужто не любишь ее? А если любишь, зачем же с нею так поступать?

Вопли усилились, и маска явила Самсону новое видение – Абиту, на земле, в луже крови, зажимающую ладонями огромную рану в груди.

– Нет, нет… Абита… Абиту я ни за что…

– Ты – ни за что, но твои демоны – непременно, сам знаешь, дай им только волю. И чем это кончится? Для Абиты – уж точно ничем хорошим, а ведь на ней дело вовсе не остановится. Стоит только начать, стоит демонам овладеть тобой целиком, и Хобомок из тебя выйдет – просто на славу.

– Я не Хобомок, – простонал Самсон.

– Что ж, есть еще один путь. Еще выход. Когда-то я уже спас тебя, помнишь?

Видение подернулось рябью, сменилось новым. Самсон лежал навзничь среди пылающих хижин, перед глазами все расплывалось от едкого дыма и слез, вопли и запах крови мутили разум, а над Самсоном, припав на колено, склонился Мамунаппехт. Коснувшись ладонью груди Самсона, шаман негромко запел, и на зов его явились бессчетные полчища пауков, принесших с собою волну несказанного облегчения.

– Помню, – прошептал Самсон. – Да, помню. Ты усыпил меня.

Тени внутри черепа – его черепа – затрепетали, сгустились, обернулись множеством крохотных паучков, вновь устремившихся к Самсону со всех сторон. Крики мало-помалу утихли, мир вокруг черепа померк, потускнел, и все вокруг погрузилось во тьму.

– Да, – негромко ответил шаман. Мерный, спокойный, голос его навевал дрему. – Назад, в объятия сна. Ты и сейчас мирно спал бы, если б твои дружки-бесенята не разбудили тебя и снова не выпустили в этот мир. Но уж на сей раз твой сон не потревожит никто, обещаю.

– А иначе никак?

– Нет. Как ни жаль, смирить демонов под силу одним только паукам.

В темноте, окружившей Самсона, зазвучало множество голосов. Демоны звали его, звали к себе, но пауки заслонили Самсона стеной, заглушая их зов.

– Долго держать тебя здесь против воли я не смогу: демоны слишком сильны. Посему ты должен сделать выбор. Можешь закрыть глаза, прекратить все это, уснуть и обрести покой, а можешь покинуть мою пещеру, вернуться к убийствам и распрям. Что скажешь?

Пауки подались назад. С их отступлением стоны демонов вмиг зазвучали громче, ближе, ближе…

– Я могу покончить с этим, – напомнил шаман. – Только попроси.

Вопли усилились, и Самсон почуял демонов совсем рядом: вот они, здесь, внутри черепа, за спиной, дышат в затылок…

– Уснуть, – прошептал он.

– Так попроси же об этом. Попроси, иначе чар не завершить.

– Да… да! Прошу, молю: усыпи меня!

Пауки лавиной хлынули вперед, и на этот раз Самсон не противился – наоборот, встретил их с радостью. И верно, шаман не солгал: волна пауков плавно, размеренно понесла его прочь, в безмолвие, в темноту, а демоны вмиг отступили, исчезли, как не бывало.

Откуда-то из дальних далей донесся ликующий хохот Мамунаппехта.

Самсон улыбнулся. Веки его словно бы налились свинцом. Закрыв глаза, он безмятежно поплыл в непроглядную тьму, тьму без конца и края.

«Покой… наконец-то… покой…»

В чувство Абиту привел разговор где-то неподалеку. Вокруг было темно, и ей не сразу удалось вспомнить, что она в шерифовом погребе, нередко служившем для содержания взятых под стражу, так как настоящей тюрьмы в Саттоне не имелось, но резкая боль в ноге разом напомнила обо всем.

«Нет, это не сон, не кошмар, исчезающий, как только проснешься, – подумалось ей. – Это все наяву. Меня осудят как ведьму, и вздернут как ведьму, а больше от жизни ждать нечего».