— Трабт ансалгт! — уверенно подтвердил Тинч. — Да, и ещё. Это отцовский револьвер. Мне он не нужен… Что передать ребятам, Таргрек?

— Надеюсь, мы когда-нибудь увидимся. Вы… не особенно там зарывайтесь, смотрите.

— Возьми хотя бы коня, — посоветовал Терри.

— Коня? — переступил с ноги на ногу Тинч и щелчком отправил камешек в скалы. — Да нет… Куда я с ним денусь… Пешком вернее. Да и не гоже моряку — в седло…

— Это правда, — подтвердил Таргрек, по-доброму усмехаясь в сторону Терри.

3

И вот он опять в одиночестве, под шум прибоя пробирается к родному городу. С ним незримо шагают все друзья — и те, с кем он за эти годы и дни успел повидаться и те, о которых только слышал. Они — команда одного корабля. Перед ним мелькают мускулистые загорелые руки, что вращают рукояти кабестана, и — тяжёлый, в морской траве, зелёный якорь выползает из глубины моря…

Ему вспомнилась старая песня, из тех, что напевают во время работ палубные матросы. Любимая песня Тосса:

— Играет волна, набегает и бьёт волна,

Навеки остались вдали суета с тоской,

Нас берег далёкий не ждет — платим мы сполна

За то, что мы отдали душу волне морской.

За то, что захлопнули крепко тугую дверь,

За то, что свободны, как боги плывём теперь,

За то, что в земле упокоиться не суждено.

И холодно море, и горько от слёз оно…

Вдали, у горизонта, одна за другой мелькали вспышки, протяжный гул орудий, похожий на гул набатного колокола, глухо долетал до берега. Там рушились объятые пламенем крестовины мачт и падали на палубу горящие, в дыму паруса. Абордажные команды на вельботах, паля картечью из уключных пушек, прорубают топорами борта и, потрясая кортиками, карабкаются в трюмы. Сквозь пробоины в накренившиеся корпуса кораблей хлещет вода…

— Да, дикому морю, безумному морю в дар

Летит наш, великой и грозной судьбы драккар!

И лапы морские, как тысячи лет тому,

Швыряют нас к звёздам

и снова несут во тьму…

Но парус наш — туго!

Моряна-подруга,

Веди нас на волю,

Веди за собой!

Пусть плавать — непросто,

Наляжем на вёсла!

Не спи, рулевой!

Не зевай, рулевой!

Кто ему рассказывал об этом? Хэбруд или Моуллс?

— Уйдем без оглядки, не внемля ничьей мольбе,

Пусть грешников старый Ниорд

приберёт к себе —

На чёрное дно, отдохнуть от забот мирских,

На белое дно, веселить дочерей морских!

Простят нам, быть может, и это, простят и то,

Позволят в молитве глаза и сердца отверзть,

И только свободы никто не простит, никто,

Свободы, в которой

Судьба, и Любовь, и Смерть!

Менялся ветер. Тинч знал, что прибой обязательно окрепнет к вечеру.

Ожидалась сильная буря. На суше и на море.

4

В Коугчар, пробираясь задворками, он вернулся к вечеру. На маяке его встретили тревожно. Куда-то ушли после обеда и до сих пор не вернулись Ангарайд и Кайсти. Бычье Сердце, Пекас, Йонас и ещё несколько ребят обежали весь город, однако, им не помогло даже то, что они взяли с собою пса. Следы брата и сестры обрывались около рыночной площади.

— Они найдутся. Обязательно найдутся, — уверенно сказал Тинч, поглядев в чётки. — Завтра. Завтра, похоже, я сам разыщу их…

"Боже, какое это великое слово "завтра"…"

Кто это произнёс? Когда? Где-то и когда-то в Бугдене…

Да, именно там… — подумал он, проваливаясь в сон.

Ночью его разбудило поскуливание собаки. Шум ветра и непрерывный грохот врывались в окна, заткнутые тряпками. Сверкало. Потом всё перекрыл нарастающий плеск дождя и — новый грохот, и новая вспышка молнии…

— Гроза, что ли, — пробормотал он, снова соскальзывая в долгий, тягучий как патока сон.

— Гроза, инта каммарас, — как будто шепнул ему кто-то на прощанье. — По всему Таккану — сплошная гроза. И в Урсе, и в Бугдене.

Спать…

Той ночью, во время ранней весенней грозы, молния ударила в шпиль дома Даурадесов. В тот час внутри все, включая охрану, спали крепким сном. В суматохе мало кто из нынешних жильцов сообразил, как должна открываться входная дверь… Выходы в окна преградили решётки. К утру от дома остались лишь чёрные стены да флюгер, где блестевший от дождя чеканный скорпион по-прежнему изгибался дугой, нацелясь жалом в собственную голову.

"Трабт ансалгт!"

Тинч спал, не подозревая, насколько близким герою книги Ратша Киппина он стал в эту ночь…

Глава 22. Кабинет генерала Ноубла

О добрый друг мой! Диавол настолько хитёр, что надеяться на его помощь — всё равно, что продавать ему душу… Попробуй, не раскаиваясь в содеянном, оставить при себе хотя бы совесть…

Изречение на полях древней книги

1

Город-порт Урс, как это ни покажется странным, встретил победителей неприязненно. Смутное недовольство просачивалось из запертых дверей и ворот, сквозило из закрытых ставнями окон. Келлангийцы, в бытность хозяевами города, неплохо прикармливали горожан. Изобилие поставляемых из Лаггатоу колбас и сыров, водки, муки и сигар теперь, с приходом тагркосской армии, неминуемо должно было сойти на нет. Помимо этого, в особенности у зажиточных горожан, успела приобрести популярность Новая Церковь. На местных рынках ничего не стоило за умеренную цену приобрести мясницкий нож с инкрустированной рукоятью или боевой посох, не говоря о балахонах, расшитых знаками и составлявших неотъемлемую часть праздников и маскарадов, до которых горожане в последнее время стали особенно охочи. Должны были прекратиться как массовые моления, за которыми следовали безответные погромы чаттарских кварталов, так и турниры, на которых "стадники" упражнялись в ловкости и умении, не говоря о красивых факельных шествиях по городу — зрелищах, нимало помогавших возвыситься в собственных глазах.

Ввечеру того дня, когда по улицам впервые за несколько лет зацокали подковы тяжёлой тагркосской конницы, в торопливо запертых домах вовсю пылали камины — обеспокоенные горожане сжигали посохи и балахоны, наличие коих, как казалось им, могло навлечь месть и преследования со стороны новой власти. Несколько сотен подлинных "стадников", рассеянных по городу, сбросив одеяния, немедленно принялись сеять смуту в головах людей.

— Близок конец света, о братья, — завлекающе шептали они.

Таргрек и Тэрри провели ночь в казарме