Тот лишь пожимает плечами.

— Это старая дискуссия. Меня это не интересует, — отнекивается он.

— А почему, собственно, нет? — спрашивает Эллен, поддразнивая его.

Она владеет языком условностей, и вот уже Саксиль не выглядит напряженным.

— Я изображаю мир таким, каким его вижу. Передаю те впечатления, которые у меня возникают. Всю агрессию и насилие я сдерживаю в себе до тех пор, пока это у меня получается. И тогда я начинаю рисовать…

Похоже, этот ответ удовлетворяет Эллен. Такое объяснение подойдет для каталога или интервью.

У Йоахима возникает ощущение, что он идет по ложному следу. Он не знает, как должен выглядеть убийца и откуда у него такая уверенность, но теперь он убежден, что Тёгер Саксиль не является убийцей Луизы. Йоахим пытается вникнуть в разговор, но его мысли не дают сосредоточиться на светской болтовне.

Он думает о ДНК. Елена находилась на фабрике, а потом она оказалась на Борнхольме с вещами Луизы. Кошелек, рюкзак. Разве этого недостаточно? Хватает ли у Сперлинга оснований, чтобы упрятать ее за решетку?

Эллен берет его под руку и уводит за собой. Все с любопытством смотрят на них. Йоахим вспоминает другие эпизоды со значительно более драматичной развязкой. Вот Эллен рыдает. А вот она устраивает Йоахиму скандал. Но по той или иной причине это не играет никакой роли в этих кругах. Здесь можно делать самые невероятные вещи: мочиться прямо на пол, испражняться на гардины, трахать жену хозяина дома, перерезать проводку садовыми ножницами. Все это будет расцениваться как победа над мелкобуржуазными предрассудками. Гораздо хуже, если у тебя противоположный вкус.

— Прежде чем уйти отсюда, я хочу тебе кое-что показать, — сообщает Эллен с энтузиазмом.

Они возвращаются в вестибюль, а оттуда направляются в сторону ее кабинета. Но проходят мимо вереницы дверей и двигаются к лестнице.

— Я только захвачу свой пиджак, — говорит Йоахим, когда они проходят мимо двери.

— Мы будем возвращаться этой же дорогой, — отвечает Эллен, не замедляя шага.

Они поднимаются по лестнице, при этом Эллен ему что-то оживленно рассказывает, не выпуская его руки из своей.

— Это было на последней выставке, нечто особенное. Завтра все отправят назад, в Брюссель, поэтому сейчас остался последний шанс. Я не могу от этого оторваться. Если бы я могла, я бы поехала за ней, или в ней, как в фильме Куросавы. — Эллен еще что-то говорит о каком-то человеке, который уходит в живопись и становится ее частью.

Она почти взбегает по ступенькам, а Йоахим следует за ней, любопытствуя против собственной воли. Несмотря на то что Эллен любит искусство, он никогда не слышал, чтобы она отзывалась с такой теплотой о какой-либо картине.

Они поднимаются на самый верхний этаж, и Эллен распахивает дверь. Они стоят перед входом в запасник, и свет с лестничной клетки проскальзывает в это помещение. Пыльный теплый воздух струится между ними. Повсюду находятся картины, вставленные в большие стальные рамы в полках так, что их можно поставить одну на другую, до самого потолка. Между стальными стойками имеются длинные промежутки. Картины стоят на всех полках. Большая часть картин стоит в узких фанерных ящиках.

Йоахим нащупывает выключатель, и постепенно загораются лампы, освещая огромное помещение. Но Эллен выключает свет еще до того, как он доходит до конца зала. Она становится перед ним, поднимается на цыпочки и кладет руки ему на грудь. Ее глаза страстно горят в этом полутемном помещении.

— Йоахим!

Хрипловатый голос. Он звучит словно импульс. Звук ее голоса ощущается почти так же, как и прикосновение ее рук к его телу. Он продолжает стоять неподвижно, а тем временем ее руки скользят вниз, к его поясу, и начинают расстегивать его. Он закрывает глаза. В ушах раздается свист. Он опирается на стену из-за головокружения. Как будто он качается, стоя на корабле, и ни за что не держится.

Внезапно у него перед глазами появляются крюки из пыточного подвала. Словно молния, блеснувшая над головой, или свет, зажженный на мгновение, который чуть посветил, и он что-то успел заметить в этот краткий момент. Так это он видел крюки из подвала? Йоахим становится прямо, отстраняет в сторону руки Эллен и снова нажимает на выключатель.

— Что с тобой? — спрашивает она огорченно.

Ее голос еле слышен. Опять она отвержена. Он чувствует, как в груди нарастает ком. Что он ей такого сделал? Как они могли оказаться в подобной ситуации?

Лампы загораются одна за другой. Йоахим с содроганием осматривается вокруг. Это что, видение, или же он и в самом деле заметил крюк? Да вот же он его видит.

Огромная картина, больше чем он сам. Она стоит самой первой в куче, наваленной на полу, прислоненная к одной из секций полок, вверх ногами. На ней изображено необычайно перекошенное лицо в необычайно перекошенном помещении. И что-то в ней неправильно с перспективой и пропорциями. Но это лицо — лицо какой-то женщины. А вот и крюк. И стена, на стене зеркало, в зеркале отражается чей-то силуэт — все это напоминает времена чумы в Венеции.

Но Йоахим уже видел точно такое же выпуклое зеркало, которое искажает изображение. И он видел этот наряд, стену, стол. Он полностью в этом уверен.

— Что это? — спрашивает он, показывая трясущейся рукой.

Эллен поворачивается к картине.

— Это кое-какие вещи, приготовленные для отправки на выставку в Швецию.

— А вот это чья работа? Вот эта, что стоит спереди? — спрашивает Йоахим таким голосом, что сразу чувствуется его волнение.

Эллен отрицательно качает головой.

— Если ты думаешь, что это каким-то образом связано с убийством, то ошибаешься. — Эллен скрещивает руки на груди. — Это работа Пьера Коллисандера. Он наверняка не может быть убийцей. Он один из величайших живописцев нашей страны.

Прошло несколько часов, прежде чем она осмелилась высунуться из этой норы, когда окончательно поверила, что ее преследователя уже нет поблизости. Кто он такой? На этот вопрос она получит ответ, только если будет продолжать расследование. Она должна выяснить, кем был отец Мариуса Флинта. Выяснить, из-за чего он стал настолько важен для Акселя. Они платят деньги даже теперь, по прошествии стольких лет. Должно быть, это не просто так.

Елена идет быстро — к ярким фонарям, светящимся в вечерних сумерках вдоль озера. Сейчас, когда у нее есть план, ей уже дышится легче. Она отправила сообщение Йоахиму: он не сможет ей позвонить, а она перезвонит ему, как только будет возможность, поэтому пусть он не переживает. Сразу же после этого она выбросила свой телефон в озеро, опасаясь, что они ее вычислят.

У них ничего не получится. Она доищется правды. Но прежде ей еще нужно кое-что сделать. Она должна позаботиться о том, чтобы стать неузнаваемой.

* * *