…Итак, отставка. Оскорбительная, приперчённая павловским самодурством. Граф Ф. В. Ростопчин в письме С. Р. Воронцову предусмотрительно критикует Суворова: «Нельзя достаточно удивляться снисходительности государя ко всем глупостям, резкостям и сальностям, которые позволял себе этот человек со времени восшествия на престол». Царедворцы прекрасно понимали, что письма, подобные суворовским письмам Хвостову (хотя бы и частные), были равносильны публичному выступлению…

А. П. Ермолов. Будущий генерал отличился в суворовском Польском походе. Гравюра А. Ухтомского

Суворов последовал в свое северное имение, в Кончанское, под надзором властей, проще говоря – под арестом. 20 сентября фельдмаршал пишет поздравительное письмо императору: «Всемилостивейший Государь! Ваше Императорское Величество с Высокоторжественным днём рождения всеподданнейше поздравляю. Сего числа ко мне коллежский советник Николев. Великий монарх! Сжальтесь: умилосердитесь над бедным стариком. Простите, ежели в чём согрешил. Повергая себя к освященнейшим стопам Вашего Императорского Величества всеподданнейший граф А. Суворов-Рымникский». Это письмо было, пожалуй, даже излишне верноподданническим. Но только современное сознание увидит в этом унижение полководца. Суворов был искренним и ревностным монархистом, видел в служении государю своё предназначение, служил, в лучших традициях, не щадя живота своего – и коленопреклонённая просьба царской милости в критический момент была для Суворова естественной. Он доверял самому царскому имени и не стеснялся преувеличенно патетических оборотов.

Коллежский советник Николев… Сначала предполагалось, что надзор будет осуществлять городничий Боровичей (город, близлежащий к Кончанскому) Вындомский, но тот отказался от позорной миссии, сославшись на скверное здоровье. Местный помещик Долгово-Сабуров также не проявил рвения. Тогда вспомнили про ретивого службиста Николева, который приказов не обсуждал… В рекомендациях Николеву предусматривался каждый шаг Суворова: «Когда бы он, граф Суворов, вознамерился куда-нибудь поехать в гости, или на посещение кого-либо, то представлять ему учтивым образом, что, по теперешнему положению его, того делать не можно». В этой особой инструкции Николеву было немало пунктов и каждый пункт ограничивал свободу графа Суворова. По донесениям Николева мы можем судить об образе жизни Суворова в преклонном возрасте, на излёте седьмого десятка. Писал Николев и о первоначальной реакции Суворова на его шпионскую миссию: «Графа нашёл в возможном по летам его здоровье. Ежедневные его упражнения суть следующие: встаёт до света часа за два, напившись чаю, обмывается холодной водою, по рассвете ходит в церковь к заутрене и, не выходя, слушает обедню, сам поёт и читает; опять обмывается, обедает в 7 часов, ложится спать, обмывается, служит вечерню, умывается три раза и ложится спать. Скоромного не ест, но весь день бывает один и по большой части без рубашки, разговаривая с людьми. Одежда его в будни – канифасный камзольчик, одна нога в сапоге, другая в туфле. В высокоторжественные дни – фельдмаршальский без шитья мундир и ордена; в воскресенье и праздничные дни – военная егерская куртка и каска… По свидании со мной встретил меня печальным видом, спрашивая, откуда я приехал. Я сказал, что проездом в Тихвин заехал, на что он мне сказал: «Я слышал, что ты пожалован чином, правда, и служба твоя большая, всё служил, выслужил…». Улыбаясь, повторил: «Продолжай этак поступать, ещё наградят». Я в ответ ему сказал, что исполнять волю монаршую – первейший долг всякого верноподданного, он на сие мне отвечал: «Я бы сего не сделал, а сказался бы больным» (написано 22 сентября 1787 года). Неблагонадёжные разговоры вёл Суворов с Николевым. И прекрасно знал, что говорит с доносчиком.

В мае 1797 года непосредственно началась почти двухлетняя опала боевого фельдмаршала. Особенно жестоким испытанием был первый год царской немилости. Своего надзирателя – Николева – Суворов поселил в очень скромной избушке: он умел быть надменным с негодяями. Николеву пришлось провести несколько месяцев в лишениях, зато карьера его после «кончанской» миссии пойдёт вверх… Ссыльный Суворов пел в церкви, крестил ребятишек, продолжал свои ежедневные спартанские тренировки с холодной водой и утренними пробежками… Но главное – старик следил за ходом политических событий в Европе, главным героем которых был генерал Бонапарт, ставший впоследствии императором Наполеоном. Незадолго до отставки, в письме А. И. Горчакову, Суворов дал Бонапарту красноречивую характеристику и даже, как показала история уже XIX века, напророчил крах гениального французского авантюриста: «Пока генерал Бонапарт будет сохранять присутствие духа, он будет победителем; великие таланты военные достались ему в удел. Но ежели, на несчастье свое, бросится он в вихрь политический, ежели изменит единству мысли, – он погибнет».

Наполеон в изгнании. Художник А. Орловский

Нарушая установленный властями порядок, почитатели Суворова искали встреч с ним. Имеются свидетельства о визитах боевых соратников, переодетых мужиками (об этом вспоминал С. А. Талызин).

В столице продолжались интриги недоброжелателей опального фельдмаршала. Сразу с нескольких сторон недруги принялись атаковать Суворова. Начались тяжбы. Сначала – дело майора И. Ф. Чернозубова, отчаянного храбреца, командовавшего казачьим полком. Майор Чернозубов спасовал перед бумажными орудиями 6 мая – и выступил с претензией Суворову, который-де удержал крупную сумму, которую Чернозубов, по устному распоряжению полководца, израсходовал на фураж. Павел приказывает президенту военной коллегии Н. С. Салтыкову удержать с Суворова «восемь тысяч двадцать один рубль… за счёт его имения». Суворов именно по этому поводу раздражённо писал Хвостову: «Обманет меня всякий в своём интересе, надобна кому моя последняя рубашка – ему её дам, останусь нагой». Взимали с Суворова и другие суммы, истраченные командирами на провиант: так, пришлось фельдмаршалу платить и по счетам покойного полковника Шиллинга.

В то же время от Суворова требовали увеличить пенсион давно чужой ему супруги. Фельдмаршал отвечал горделиво: «Мне сие постороннее». Кто-то грамотный написал от имени Варвары Ивановны письмо, переданное Суворову: «…воспитывала нашего сына в страхе Божием, внушала почтение, повиновение, послушание, привязанность и все сердечные чувства к родителям, надеясь, что Бог приклонит и ваше к добру расположенное сердце к вашему рождению; что вы, видя детей ваших, вспомните и про их несчастную мать». Она жаловалась, что скитается по углам, что брат её разорён и у самой ныне 22 тысячи долгов… За годы, проведённые врозь, Суворов выплачивал жене сначала полторы тысячи ежегодного пансиона, а в последние годы – три тысячи. Увеличивать эту – вполне солидную – сумму он наотрез отказался. Прозоровские жили не по средствам, угробили огромное состояние и не научились беречь копейку, находясь на скромном попечении бывшего мужа. По совету Куракина, Варвара Ивановна дала делу официальный ход. Было повелено увеличить ежегодное содержание до восьми тысяч, а также передать бывшей жене дома в Москве и Рождествене с убранством и прислугой. Варвара Ивановна просила Куракина и о выплате 22-тысячного долга за счёт Суворова, но этот вопрос не решался в два счёта, а со временем закончилась царская опала, и тут же отпала необходимость в разорении графа Рымникского.