Итак, Суворов был убеждён, что только овладев Парижем, союзники сумеют сломить наступление французских армий. Италия и Нидерладны – режимы, насаждённые французами, – рухнут как карточный домик, если союзники войдут в Париж. Суворов рассуждал здесь по-наполеоновски. Между тем противники Бонапарта в те годы мыслили иными категориями, стараясь избегать решительного сосредоточения сил на одной – центральной, ключевой! – цели.

Граф Рымникский острым глазом следил за международной обстановкой, за баталиями, не отставал от быстрой рысцы нового времени. Но случались часы, когда помыслы опального фельдмаршала обращались к области, далекой от политики и военного искусства. Суворов хотел продолжить свои дни в монастыре, в письме из Кончанского просил императора отпустить его в Нилову пустынь… Но серьезное осмысление европейской политики убедило Суворова, что его долг – спасать Россию от надвигающейся с Запада опасности. И когда Павел, внявший просьбам союзников, предложил Суворову возглавить русско-австрийскую армию, призванную освободить от французов север Италии, Александр Васильевич принял на себя этот крест. Принял, своими чудачествами предварительно вынудив Павла разрешить Суворову вести войну по-суворовски, а не по-прусски.

В молчаливом противостоянии кончанский отшельник преодолел упрямство императора. Победил стоическим терпением и сосредоточенным на славе

России, полным смирения, умственным трудом. Павел отправил Суворова в Европу «спасать царей», разрешив ему отступление от новых военных порядков: «Воюй по-своему, как умеешь». В феврале 1799 года Суворова восстанавливают на русской службе в чине генерал-фельдмаршала, а в марте – назначают главнокомандующим союзной армией в Италии.

Появился в окружении Суворова и новый сотрудник – Егор Борисович Фукс. Ловкач и литератор, воспитанный в окружении хитрющего дипломата Безбородко. Фукс стал правителем канцелярии Суворова и находился при главнокомандующем неотлучно. Суворов знал, что Фукс – доносчик и шпион, и надеялся, что при этом у него нет злых намерений. Как бы то ни было, благодаря Фуксу мы узнали немало достоверных и столько же выдуманных эпизодов из жизни Суворова.

Воевать предстояло в Италии. Соперник – достойнейший. Одолеть в честном бою армию, которая показала чудеса храбрости в первых революционных войнах, – что может быть заманчивее для Суворова, верившего в свою звезду даже во дни беспросветной опалы. Место действия – Италия, священная античная земля, навевавшая воспоминания о Юлии Цезаре и Ганнибале, перед которыми Суворов преклонялся с детства. Суворов никогда не путешествовал. Не был беспечным странником. У него не было времени для познавательных досугов. Вся жизнь прошла в учениях и боях. Он впервые направлялся в Италию – в страну, о которой мечтал в отрочестве. В страну Плутарха и Корнелия Непота, Тита Ливия и Цицерона. Политическое значение войны с французами, по мнению Суворова, ничуть не уступало смыслу Пунических войн. Италия была для Суворова вратами в мировую историю. Он переходил Рубикон. В одном из писем он так и обмолвится – Рубикон. Суворов сожалел, что на первом этапе кампании ему не удастся скрестить шпаги с Бонапартом. Но кто знал заранее – что случится после Адды? Суворов намеревался спасать царей, вторгнуться во Францию. Наверняка рассчитывал урезонить и Бонапарта – достойнейшего из противников.

Известно, что о войне с революционной Францией Суворов размышлял давно, с екатерининских времён, планируя покончить с «гиеной» несколькими решительными ударами. Ближе к кампании 1799 года, в ссылке, опальный фельдмаршал внимательно следил за боевыми действиями в Европе, анализировал политическую ситуацию. Всё чаще в сферу суворовского внимания попадает генерал Бонапарт, чей целеустремлённый характер, подкреплённый новаторским военным искусством, чрезвычайно занимает русского полководца. В феврале 1797 года Суворов пишет русскому послу в Вене А. К. Разумовскому: «Бонапарте контоцентрируется. Гофф-кригс-рехт его мудро охватывает от полюса до экватора (вот замечательный образец суворовской иронии, проявившейся в критике австрийской военной тактики! – Л.З.) Славное делает раздробление, ослабевая массу. Не только новые, но и старые войски штык не разумеют, сколько гибельной карманьольской не чувствуют. Провера пропала, святейший и отец в опасности. Альвинций к Тиролю, дрожу до Мантуи, ежели эрцгерцог Карл не поспеет. Но и сему не надобно по артиллерии строиться, а бить просто вперёд. Коль Гунинген бриллиант, а Дуссельдорф был солид, он (Карл. – А.З.) командовал ключом Люксембурга и Парижем; о, хорошо!

Ежели б это при встречах внушали. Вирсбург (город Вюрцбург. – АЗ.) мне приятнее всех славных дел сего принца. Тем он потряс Нидерланды и Францию. Я команду сдал, как сельский дворянин. Еду в Кобринские деревни в стороне Литовского Бржеста. После сего очень я порадован вашим письмом от 31-го генваря. Слава Богу, вы здоровы, покорнейше благодарю ваше сиятельство». Дипломату было непросто продираться сквозь заросли суворовской иронии. Но за словесными выкрутасами Суворова можно было разглядеть точное, осмысленное понимание геополитических перспектив.

Таким запечатлел Суворова английский художник-гравер Грин по сделанному с натуры рисунку Фриса

Суворову на тот момент предстояла ссылка в Кончанское, новые взлёты и падения во взаимоотношениях с императором Павлом. Но уже в письме 1797 года старый фельдмаршал во многом предвосхитил дух 1799 года, когда самому Суворову довелось сыграть центральную роль на одном из этапов революционных войн.

Наступил 1799 год, решающий в судьбе Суворова. 4 февраля император Павел составляет рескрипт: «Сейчас получил я, граф Александр Васильевич, известие о настоятельном желании венского двора, чтобы вы предводительствовали армиями его в Италии, куда и мой корпус Розенберга и Германа идут. И так по сему и при теперешних европейских обстоятельствах долгом почитаю не от своего только лица, но от лица и других предложить вам взять дело и команду на себя и прибыть сюда для отъезду в Вену…» Рескрипт доставил в Кончанское флигель-адъютант государя Семён Иванович Толбухин.

На этот раз граф Рымникский без промедлений согласился вернуться на службу. Он услышал голос боевой трубы! Суворов быстро отслужил молебен и дал весьма оригинальный приказ: «Час собираться, другой отправляться. Поездка с четырьмя товарищами. Я в повозке, они в санях. Лошадей осьмнадцать, а не двадцать четыре. Взять денег на дорогу двесьти пятьдесят рублей. Егорке бежать к старосте Фомке и сказать, чтоб такую сумму поверил, потому что я еду не на шутку. Да я ж служил за дьячка, пел басом, а теперь я буду петь Марсом!» Да, деньги на дорогу пришлось занимать у Фомки…