в собственном рассудке – или, по крайней мере, в доказательствах собственных глаз. Прошло много минут, прежде чем мне удалось убедить себя, что я не сумасшедший и не во сне». Он с трепетом указывает хозяину на чудовище, уверенный, что это – предзнаменование скорой смерти.

Его собеседник улыбается, непринужденно размышляя о том, что «главный источник ошибок во всех человеческих исследованиях [заключается] в способности понимания недооценивать или переоценивать важность объекта из-за простого неправильного измерения его значимости». Взяв в руки книгу по естественной истории, он зачитывает «рассказ школьника о роде Sphinx, семействе Crepuscularia, отряде Lepidoptera, классе Insecta». Сидя там, где сидел рассказчик, когда увидел «монстра», хозяин указывает на маленькое крылатое насекомое на оконном стекле. Ужасающее видение – это простое искажение, галлюцинация, вызванная неправильным восприятием расстояния и пропорций, усиленная страхом.

Страх обостряет чувства – питает себя – создает монстров из маленьких существ. Его можно развеять, прислушиваясь к фактам, корректируя перспективы в соответствии с их масштабом. По предложил этот обнадеживающий миф эпохи Просвещения с его отголоском «анималькулей», увеличенных кислородным микроскопом в научных шоу волшебных фонарей, в «Сфинксе», впервые опубликованном в 1846 году.

Еще одна эпидемия холеры разразится в 1848 году, но в тот год, когда По опубликовал «Сфинкса» – эту историю о заразной болезни, ужасе и предзнаменованиях, витающих над Гудзоном, – он пережил реальные события, не менее страшные. В Фордхэме чудовищные угрозы нависли над ним и Вирджинией.

В ноябре 1846 года Мария Клемм сообщила реформатору здравоохранения Мэри Гоув, что Вирджиния «очень больна» и «умирает от нужды». Гоув отправилась на поезде на север и увидела жалкую картину: жилище оказалось «скудным и нищенским», а «на кровати не было белья».

У Вирджинии был «страшный озноб, сопровождающий лихорадку чахотки», а ее «бледное лицо, блестящие глаза и черные как смоль волосы придавали ей неземной вид». Когда она закашляла, стало очевидно, «что она стремительно угасает». Она лежала на соломенной подстилке, «завернутая в пальто своего мужа, с большой черепаховой кошкой на груди». Это были «единственные средства обогрева для страдалицы, за исключением того, что муж держал ее за руки, а мать – за ноги».

В Нью-Йорке Гоув связалась с Марией Луизой Шью, добросердечной медсестрой и медицинской писательницей, которая организовала подписку на пожертвования. Через несколько дней она принесла По шестьдесят долларов. В течение следующих недель Шью регулярно навещала их «и служила для утешения умирающих и живых».

К декабрю весть о плачевном состоянии По распространилась. В газете Morning Express появилась заметка под названием «Болезнь Эдгара А. По» с описанием По и его жены как «серьезно больных чахоткой» и «едва способных получать самое необходимое для жизни». Даже Хирам Фуллер сказал: «Его друзья не должны ждать, пока издатели начнут движение в его пользу, а если они этого не сделают, мы, с кем он поссорился, возьмем инициативу на себя». Молодой Уолт Уитмен (чье эссе «Пение сердца – пение искусства» По опубликовал в The Broadway Journal) написал в Brooklyn Eagle о «мозговой лихорадке» По и его состоянии: «Без денег и без друзей, страдающий от болезни и нищеты».

Натаниэль Уиллис взял на себя ответственность: он опубликовал просьбу о помощи «одному из самых оригинальных людей гения и одному из самых трудолюбивых представителей литературной профессии нашей страны». Он готов передать По любой «щедрый дар» и дошел до того, что призвал направить реформаторское рвение эпохи на основание «больницы для инвалидов труда с ясными мозгами». Хирам Фуллер предложил уравновесить это «приютом для тех, кого разорили мастера пера». Джейн Локк из Лоуэлла, штат Массачусетс, послала Уиллису «Призыв к страдающему гению», вдохновленный состоянием По, а бостонская оппонентка По Корнелия Уэллс Уолтер сообщила, что «По и его жена оба лежат на одре страдания… В христианской стране, где миллионы тратятся на языческую войну, на ром и пиршества мошенников». Она благочестиво заметила, что «ни одному объекту человечества нельзя позволить умереть от голода», призвала По к «пересмотру привычек» и напомнила ему, «как много денежных бедствий он навлек на себя потаканием собственным слабостям».

Окрыленный щедростью своих друзей, но удрученный тем, что его поставили «в один ряд с обычными объектами общественной благотворительности», По опубликовал изложение «того, что является истинным, а что ошибочным»: «То, что моя жена больна, – правда»; он признал, что «долго и серьезно болел», но планировал ответить на «бесчисленные параграфы личных и литературных оскорблений, которыми его в последнее время истязают», как только поправится. Болезнь оставила его без денег, но никогда не превышала «пределов способности к страданиям». Утверждение об отсутствии друзей По назвал «грубой клеветой», которую «тысяча благородных сердцем людей не простят мне, если я позволю ей пройти незамеченной».

Он успокоил своих друзей: «Правда в том, что мне нужно многое сделать, и я принял решение не умирать, пока не доведу все дела до конца».

Промежуточный или вторичный слой

Пока Вирджиния умирала, По переработал и расширил свою статью «Декоративный сад», превратив ее в эстетическое завещание. И назвал он его «Поместье Арнгейм».

Главный герой, имя которого Эллисон, – сторонник философии совершенствования и прогресса и наследник огромного состояния. Он пробует свои силы во многих видах искусства, прежде чем понимает, что «величественные цели, ради которых божество зародило в человеке поэтическое чувство», а также «его собственная судьба поэта» будут лучше всего реализованы, если он станет ландшафтным художником – садовником и мастером, работающим с камнями, почвой, деревьями, цветами и водой.

Чтобы обозначить свою идею, он размышляет о неровностях, которые мы видим в природе: «На всей обширной земле не найдется такого естественного пейзажа, в “композиции” которого глаз художника не открыл бы при упорном наблюдении черт, оскорбляющих чувство прекрасного». Если, как утверждали теологи природы, поверхность Земли устроена так, чтобы «во всех точках человек чувствовал совершенство прекрасного, возвышенного или живописного», то почему существуют эти «геологические нарушения», эти негармоничные пятна «формы и цветовой группировки», омрачающие наше эстетическое удовольствие?

Эллисон подозревает, что очевидные недостатки в сплетении природы задуманы Богом, но не для наших глаз. Природные ландшафты, которые наш глаз воспринимает как «неживописные», могут быть идеально приспособлены для глаз ангелов, которым «наш беспорядок может показаться порядком». Он воображает, что Бог создал огромную поверхность Земли, «широкие ландшафтные сады полушарий», для «утонченного восприятия прекрасного» ангелами. Кажущиеся неровности приспособлены для более совершенных, более обширных чувств существ, не ограниченных телами.

Эта мысль воспламеняет его художественные стремления. Он отказывается от идеи создавать пейзаж в соответствии с чисто человеческими представлениями, такими как «приятные отношения размеров, пропорций и цвета» – это всё неясные термины, которые