Он не успел все это обдумать, как пришел Увалень со двора и сказал, что к нему приехали господа. Просят принять.

— Господа? Что еще за господа? — удивлялся кавалер.

— Не сказали, кто они, но по одежке видно, что из города, — сказал Увалень.

— Ну, проси.

Да, они приехали из города. Вернее, город к нему сам приехал.

Меха, золото, парча, камни в перстнях. Волков имена их не помнил, но лица помнил. Это были городские нобили, одни из тех, кто занимал ему золото. Зачем приехали? А зачем же еще: сели, посидели, поговорили про урожай для вида и стали просить свои деньги обратно. Кавалер велел принести господам вина. Но не до вина им было. Стали они говорить, что деньги они давали не для того, чтобы он войны затевал. Если бы знали они, что он соседей задирать начнет и курфюрста злить, так нипочем бы не дали. А Волков говорил им, что ничего страшного не произошло, что о деньгах им волноваться нечего. Решил он ничего им не отдавать.

Все-таки, подумывал он о том, что придется ему отсюда бежать. А бежать лучше было с деньгами. А господа все сидели и сидели, все просили вернуть золото, все спрашивали, куда он его дел. Волков говорил, что отдал его архитектору, что замок собирается строить.

Что в такой лачуге, он обвел рукой свое жилище, жена его, дочь графа, жить не желает. А на мысе, который огибает река Марта с двух сторон, как раз хорошее место для замка. А приезжие купцы и банкиры спрашивали его, кто тот архитектор, да давал ли он расписку, что взял деньги, да где та расписка, да можно ли ее посмотреть. А кавалер говорил им, что расписки он не брал, а лучше им посмотреть, какие он построил амбары у реки и как они полны сейчас. И что, может, им подумать надо про то, что бы построить от города до его Амбаров дорогу, так как неплохо бы было возить товары к реке. Вон, как купцы из Фринланада по реке плавают, чуть не через день баржа вниз плывет, до самого Хоккенхайма. Чем же хуже товары из Малена, чем товары из Эвельрата. Купцы и банкиры заметно раздражались, но Волков отдать деньги все равно отказывался. Нет уж, ему эти деньги очень кстати могут быть. Обед уже был, жена злая уже наверх себе обед потребовала. А они все сидели и рядились с ним. Наседали, а он говорил, что злятся они зря, так как договор, что подписывали и он, и они, кавалер не нарушает. В общем, пока не сказал он им, что время уже за полдень пошло давно и что засветло они в город могут не поспеть, они не уезжали. А когда уехали, так он вздохнул облегченно, потребовал обед у слуг, а у брата Ипполита отвар от головной боли.

Бригитт Ланге носила браслет напоказ, больше золотых украшений у нее не было, у нее вообще было их не много. А еще когда никто не видел, она выразительно смотрела на кавалера, как бы говоря ему: «У меня есть, что сказать».

Обычно это были всякие мелочи про Элеонору, о которых Бригитт с радостью и тайком стала ему рассказывать. Мелочи. Такие мелочи не могли убедить его, что она и правду стала ему другом. Она ведь могла и хитрить, делать вид, что следит за его женой, а сама быть с ней в сговоре. Она запросто рассказала, сколько Элеонора лет была влюблена в Шауберга. Что тот просил ее руки у графа, и старый граф колебался, а молодой граф, хоть и было ему тогда совсем немного лет, так воспротивился. Полагая, что найдет сестре лучшую партию.

После этого, Волков еще больше возненавидел Теодора Иоганна Девятого графа фон Малена. А потом Бригитт рассказала, что Элеонора два года назад так и вовсе забеременела от Шауберга, и как тот не молил ему родить ребенка, рожать побоялась. А ездила с Бригитт к местной ведьме. Та давала графской дочери страшный настой и та, как девка крестьянская, валялась в грязи и рвоте в доме ведьмы на полу, каталась и билась, пока плод из нее кровью не вышел. Волков все это слушал внимательно, хоть и знал, что после каждого такого рассказа будет наливаться ненавистью на целый день. И злобой своей будет отравлять все вокруг. Все время думая, что жена беременна от Шауберга. И когда такая мысль его касалась, так сразу вспоминал он об оружейном ящике. А глупая жена его, словно не замечая, что с ним творится, еще и колкости ему говорила. Публично, и перед офицерами, и перед людьми несогласие свое выпячивала, гордыню глупую. Волков спрашивал у Бригитт каждый день, когда та проходила мимо: «Беременна?»

И госпожа Ланге, понимала по слову одному, о ком он спрашивает, и тихо говорила ему: «Не знает сама».

Отчего он снова впадал в уныние и злость.

А из-за реки тем временем Сыч вернулся. Сели они вдвоем там, где дворовые садятся бездельничать. Сели на завалинку у забора. И Фриц Ламме стал рассказывать, что выведал.

— Решились они, — говорил Сыч серьезно. — Ландаманн, это у них вроде как глава земли, получил одобрение совета кантона, это у них вроде как наш ландтаг. И кантон выделил денег на поход к нам.

— Сколько? — сразу спросил Волков.

— Говорят, что двести франков.

— Двести франков? — переспросил кавалер, не веря в такую цифру. — Кого можно нанять на двести франков, франк он едва чуть больше половины талера стоил.

— Да погодите, экселенц, — продолжал Сыч, — то только для затравки. Коммуны собирают деньги, особенно злится на вас Мелликон, те ярятся, голову вашу требуют, сколько соберут, никто не знает. А еще ландаманн назначил офицера по имени Пювер.

— Пювер? — Волков не мог вспомнить такого. — Кто он, гауптман? Оберст?

— Не ведаю, экселенц, — отвечал Сыч.

— Да как же ты не узнал, кого к нам пошлют, — злился Волков. — Капитана или полковника? То первое нужно узнавать. Я же тебе говорил, что первое, что знать надобно, кто командир будет.

— Не понял я, экселенц, — сразу загрустил Фриц Ламме. — Запамятовал.

— Ладно, еще что узнал?

— Ну, еще узнал, что этот Пювер разослал по городам и селам сбор ополчения.

— Дьявол. К какому дню им велено собираться?

— Не знаю, — ответил Сыч.

— Не знаешь? — опять злился Волков. — А что ж ты знаешь?

— Знаю, что с Рюмикона будет тридцать пикинеров и восемь арбалетчиков.

Что против него горцы собирают войско Волков и сам догадывался.

Сыч ничего нового не сказал ему.

— Что был ты там, что не был, — зло выговаривал ему кавалер. — И эти два олуха, дружки твои, сидят там пиво попивают, тоже ничего не выведали. Деньги им дал, что в реку кинул.

— Экселенц, — морщился как от боли Фриц Ламме, — то дело для них новое, да и для меня тоже, да и опасное к тому же.

— Знать, дурья твоя башка, — выговаривал ему Волков, — знать мне надобно все о них, чтобы понимать, что делать, у кантона сил против меня не вдесятеро, в сто раз больше! Понимаешь? Сколько их будет, триста или тысяча? Что делать? Бежать, всех уводить или драться? А как мне решение принять, если ты мне ничего не говоришь по делу.

— Уж извините, экселенц, — смущенно говорил Сыч. — Не смог.