А когда проснулась, ей почудилось, что сказка, о которой онамечтала, сбылась. Потому что лежала Стефка на такой роскошной постели, какаябыла только у панны Марианны в ее кремлевском дворце. Вся комната была сверхудонизу увешана коврами, словно шатер какого-нибудь турецкого бея. Рыжийлюбовник, одетый как самый знатный шляхтич, сидел в кресле, слушая почтительногнувшего перед ним спину толстопузого человека, по виду – самого настоящегобоярина. Рядом стоял какой-то старикашка с враз злобным и насмешливым лицом. Онзаметил, что Стефка зашевелилась в постели, и что-то быстро шепнул рыжему.

Тот улыбнулся девушке и махнул рукой на боярина:

– Ладно, ступай, князь! Потом поговорим. Сейчас не дотого.

– Слушаюсь, государь! – Боярин согнулся еще ниже инеуклюже вынес свое пузо из комнаты.

Стефка вытаращила глаза. Неужто он и правда государь?! Новедь он не Димитрий!

Не Димитрий, верно. Не тот Димитрий, которого она видела вКремле, да ей-то какая разница? Коли пани Марина могла смириться с подменою, тоСтефке о чем беспокоиться?

– Вот, Матвеич, гляди – тебе новая внучка, – темвременем сказал рыжий. – Заместо Манюни будет. Ты ее береги, никого к нейне подпускай. Она моя будет, только моя.

– А ну как царица приедет? – проворчал старикашка,словно бы ощупывая Стефку цепким взором, от которого она чувствовала себя хуженекуда. Сразу было видно, что Матвеичу новая «внучка» совсем не по душе, да иСтефке было тошно смотреть в его выцветшие злобные глазенки.

– Да что мне царица! – отмахнулся Димитрий. –Плевать мне на нее. Приедет – ну и ладно, утрется небось. А нет – как-нибудьпроживем. Верно, моя ясная паненка? – повернулся он к Стефке, и та тожеощутила, что ей плевать на всех, на пани Марину, на мужа и свекровь, на весьмир – лишь бы остаться рядом с этим человеком подольше, лишь бы он не прогналее от себя!

– Смотрите! Огни! Панна Марианна, смотрите: огни! Городкакой-то. Должно быть, это Калуга!

Марина привстала на стременах, пытаясь разглядеть хотьчто-то во вьюжной ночи. Нет, ничего не видно. Матка Боска, неужто Барбарепочудилось?!

– Вы не туда смотрите!

Барбара, похожая в казацких шароварах и тулупчике накакого-то очень толстого запорожца, почему-то забывшего надеть шапку и вместоэтого обмотавшего голову теплым платком, отодвинула его от лица и вытянулавперед руку в теплой вареге [68]. Варегу забило снегом, но в голицах [69]поводьев не удержать, а лошади этой метельной ночью беспокойны, непослушны, даи устали скакать, то и дело сбиваются с ноги.

– Вон огни, говорю вам!

– Правду баба говорит, – проворчал казак. –Мерцается что-то. Неужто выбрались, слава те, Гос-поди?

Неужто выбрались?! Были минуты, когда Марина не верила, чтоэто удастся. Проклинала себя за то, что сорвалась из Тушина очертя голову,тайно, среди ночи, не в карете, а верхом, в мужском платье, в мужском седле,только в сопровождении Барбары и верного казака-конюшего. А в следующую минутупринималась убеждать: нет, оставаться в таборе было нельзя, никак нельзя! Вчераона убедилась в том, что уговорами и увещеваниями ничего не добьешься. ПротивРожинского нужно какое-то очень сильное средство… Ах, как хотелось убить еготам, на площади! Кажется, именно тогда вспыхнул в ее голове дерзкий план. Еслибы не Заруцкий, она уехала бы раньше, они добрались бы до Калуги прежде, чемвзвилась между небом и землей эта коловерть из снега и ветра, не натерпелисьтакого страху.

Если бы не Заруцкий, она бы…

Ах, все это в прошлом, все это неважно. Главное, вот она,Калуга, сейчас Марина снова сойдется лицом к лицу с человеком, который называетсебя ее мужем и царем московским, и поговорит с ним так, как давно следовалоговорить. Она скажет, что все знает о нем: он не Димитрий, он лжец и негодяй,но сейчас ей это стало безразлично. Они должны держаться друг за друга, чтобыполучить то, о чем столь страстно мечтали: власть над этой безумной, огромной,бестолковой, желанной страной. Она прощает ему обман и бегство – пусть онпростит ее холодность, надменность и примет ее пусть не как жену, но кактоварища, соратника по борьбе, которую они будут вести теперь вместе. Противрусских и поляков. Против Шуйского и Сигизмунда. Марина верит – ее бегство, ееречи не оставили тушинцев равнодушными. Они опомнятся, эти потерявшиеся дети,они придут за своем царем Димитрием. Они уже взглянули на перо жар-птицы – илишились разума от его сияния. Они не успокоятся теперь, пока не добудут всейптицы. Москва – эта самая жар-птица, которая нужна и Марине, и Димитрию, ипоследнему шляхтичу в тушинском войске. Они добудут ее совместными усилиями.Добудут!

– Вон там ворота! – выкрикнул казак. – Гонителошадей! Кажется, буря идет снова!

Да, снег опять повалил, слепя глаза.

Вдоль высокой городской стены добрались до ворот, и тут ихокликнули:

– Хтой тутай? Ходзь видселя!

Марина удивилась, услышав польскую речь. В Калуге не былопольских частей – здесь ее муж мог рассчитывать только на поддержку русскогонаселения, благо, оно пока что предано царику. Ну, наверное, сюда все-такиподошел какой-нибудь шляхетский отряд – может быть, из Димитрова, от Сапеги…

– Передайте государю, что приехала жена, царица МаринаЮрьевна! – срывая голос, выкрикнула Барбара. – Да поскорей откройтеворота!

– Какому еще государю? – отозвались сверху. –Какая царица?! Ты, баба, никак белены объелась?

– Государю Димитрию передайте! – надсаживаласьБарбара, задирая голову и безуспешно пытаясь разглядеть, что делается на высокойгородской стене.

– Точно, спятила! – изумленно прокричалинаверху. – Да он же в Калугу сбежал, по слухам. Так что пускай царица кнему в Калугу едет!

И стражник захохотал.

Марина поняла, что он не поверил Барбаре. Следовалоназваться самой и самой потребовать Димитрия. Однако и шутки же у его стражи.Уехал, главное, в Калугу. А это что, как не Калуга?!

– А ну-ка, кто тут царица? Покажись! – раздалсясверху другой голос – веселый, молодой, и у Марины екнуло сердце.