Наталья заволновалась.

– У взрослых какой-никакой, но свой ум есть. А перед ребенком отвечают его родители, чтобы у него в голове была человеческая картина мира, а не такая, где папа маму лупит смертным боем, и вроде как все в порядке, все тишком. Я Олю своим молчанием калечила. Стыдно мне перед ней. Даже сказать не могу, как стыдно. До сих пор внутри болит.

– Двадцать с лишним лет прошло, – осторожно сказал Сергей.

– Да хоть сто. Не лечится это временем. И хорошо что не лечится, правильно. Я когда дочери звоню, все время себе удивляюсь. Откуда у меня право с ней говорить? За что меня Бог наградил таким подарком? Да я ей до конца жизни должна твердить одну только фразу: «Прости меня, моя девочка», – и больше ничего. А мы с ней про погоду… и что помидоры плохо вызревают…

Она судорожно вздохнула. Сергей взглянул на перекрученные концы бахромы и подумал, что тему раскаяния надо закрывать, пока женщина не сорвалась.

– Кто нашел тело вашего мужа?

Наталья потерла лоб.

– Знаете, я уже и не помню. Помню, как прибежали соседские ребятишки, кричат, и вроде испуганные до смерти, а у самих глаза аж светятся от радости – ну такое событие, такое событие! Я пошла к ферме, но на половине дороги ноги у меня отказали, села прямо на землю. А потом уж меня подхватили под руки и отвели.

– Кто опознавал Николая, вы?

– И я, и мать его, Елена Васильевна. Тело было сильно изуродовано, мы и хоронили-то его в закрытом гробу. Он неделю пролежал в воде. Я когда его увидела, первая мысль была – «Не Коля это!» И хотела, чтобы он умер, и боялась поверить. А потом как стала рассматривать… Господи, и штопки на носках мои, и рубашка та, что я ему дарила. А Елена Васильевна шрам углядела на локте. Я его и не помнила, но ведь мать – она каждую царапину на теле сына знает. Очень они с Николаем близки были. Меня-то он не любил, просто держал при себе, чтобы было об кого кулаки чесать. А вот мать обожал.

– Она жива?

– Что вы! Следующим летом ее не стало. Ушла в лес и не вернулась. Здесь вокруг такие чащобы! В них не то что одна старуха, там вся Русма может сгинуть без следа. Но знаете, я почти уверена, что она хотела для себя такого конца. Даже думаю иногда: уж не подалась ли она туда умирать специально? Подальше от людей, как собаки или кошки, когда смерть свою почуют.

Наталья налила ему чай, придвинула пирог.

– Нас с Олей к тому времени здесь уже не было, мы уехали почти сразу после Колиной гибели. Не могла я здесь оставаться.

– Почему же вы вернулись?

Эти слова сами сорвались у него с языка. Наталья поняла его невысказанный вопрос. «Если тебе приходилось здесь так тяжко, что заставило тебя снова приехать в Русму?»

– Мы с Васей как раз тогда поженились. – Она вспыхнула короткой улыбкой в сторону мужа. – Мне хотелось… как бы прожить здесь время заново, по-человечески. Дом, конечно, пришлось перестраивать, но это даже и лучше.

– Ольга сюда приезжала?

– Никогда. – Ответ прозвучал твердо, словно захлопнулась дверь.

– А Синекольский?

– Дима? – женщина явно удивилась вопросу. – Не знаю… Думаю, что нет, иначе он зашел бы ко мне. Его бабушка умерла, родители развелись и разъехались по разным городам, как я слышала…

Сергей решил идти напролом.

– Оля и Синекольский дружили. У вас нет предположений, что они могли совершить тогда, в девяносто втором? Что-то серьезное, что они скрыли бы от взрослых?

– Вы думаете, это поможет найти мою дочь?

– Я – нет, – спокойно ответил он. – Мой напарник так думает, иначе не отправил бы меня в Русму.

Сергей хотел добавить, что у его напарника звериная интуиция и прирожденное чутье на людей, но застеснялся собственного пафоса и промолчал.

Наталья встала, сняла с полки буфета сахарницу.

– Одно время я думала, что они с Димой убили Маню Шаргунову, – не поворачиваясь к нему, сказала она.

Бабкин чуть не поперхнулся пирогом. В поисках поддержки он посмотрел на молчащего мужа, но тот сидел, сложив большие кротовьи лапы на коленях, и бесстрастно смотрел в окно, за которым сгущались сумерки.

– Маню? Зачем? Я слышал, она была безобидная дурочка…

– Была. – Наталья подошла к столу и поставила сахарницу рядом с его чашкой. – Но Коля однажды пожалел ее. Ребята привели ее к нам домой, побитую, заплаканную. В нем тогда единственный раз проснулось что-то человеческое. Я радовалась, конечно. А Оля – нет. К ней он никогда так не относился. Я видела, как она смотрит на эту девочку, и мне становилось страшно.

– Она ревновала ее к отцу?

– Очень! Олюшка-то ласки от него совсем не видела. Меня будто иглой кольнуло в сердце. И какой-то странный голос шепчет внутри: «Не к добру Коля это все затеял». Так оно и оказалось. Я еще почему на Олю грешила? Они часто в Яме пропадали – это свалка наша поселковая, огромная, сто лет уж ей, не меньше. Они там, кажется, все вещи знали, как свои. А Маню как раз на свалке нашли. Чего уж проще было – отвести ее туда, сказать, чтобы лежала с закрытыми глазами. Господи, да она за шоколадку на все была готова.

– Но в итоге вы все-таки решили, что Ольга здесь ни при чем?

– Я расследование провела. – Наталья покраснела. – Выспросила у жены нашего начальника милиции, во сколько смерть случилась. Аккуратно так, чтобы она ничего не заподозрила. А потом походила, поспрашивала, не видел ли кто в это время Олю с Димой.

– Вы уверены, что свидетельству этого человека можно доверять?

– Четверых, – кротко сказала Наталья. – Их видели в магазине, возле школы, у дома Димы… Достаточно?

Сергей кивнул. Но по привычке доводить каждое дело до конца, спросил:

– Кто-нибудь из этих четверых сейчас живет в Русме?

– Кулешова переехала… А, Ляхов остался. Только он немного не в своем уме. Старенький совсем.

Бабкин записал, где живет старенький Ляхов, и вспомнил, что о свихнувшемся старике он уже сегодня слышал.

– Ляхова, случаем, не Алексеем Ивановичем зовут?

– Да, это он. Вы с ним уже познакомились?

– Нет, не успел.

Они поговорили еще, но ничего нового к сказанному Белкиной добавить было нечего.

Дело о смерти ее мужа давно списали в архив, и когда Сергей спросил в полицейском участке, можно ли найти акт экспертизы, его подняли на смех. Он и не ожидал, что ему повезет. Часто эксперты помнят «свои» трупы, но эксперт, занимавшийся всеми тремя делами, умер несколько лет назад. Оставалось полагаться на показания свидетелей.

– Вы никогда не думали, что вашего мужа утопили?

Наталья невесело улыбнулась.

– Единственный человек, который мог его утопить, – это я. В Русме у Коли не было врагов.