Стоны сделались громче, заскрипели металлические кровати: то ли узники боялись, то ли ждали положенную им овсянку – трудно сказать.

Кода Белль, наконец, распахнула первую дверь, сложно сказать, кто удивился сильнее: она или томившийся внутри заключенный.

Находившийся внутри субъект был низеньким. Очень низеньким. Конечно, узник содержался в отвратительных условиях, и все же Белль сомневалась, что можно так сильно обрасти волосами. Скорее всего голову бедняги покрывали самые настоящие иглы, как у ежа.

– БЕГИТЕ! – сказала Белль, вновь обретя способность говорить. Она указала на дверь. – Вы свободны!

Бедолага подслеповато заморгал, его большие черные глаза слезились. Он уже открыл было рот, но девушка прижала палец к губам.

– Тс-с-с! Бегите!

Тут существо побежало, а может... заметалось – трудно сказать.

План Белль был прост: как можно скорее отпереть все двери, выпустить всех узников. Найти своих мать и отца, пока стражники будут ловить сбежавших обитателей сумасшедшего дома.

Идея не блестящая, но ничего другого ей в голову не пришло.

Она побежала к следующей камере, потом к следующей.

Большая часть заключенных оказалась людьми. У всех несчастных головы были покрыты шрамами и рубцами. Кроме того, некоторых узников Белль знала.

– Господин Буланжер? – От изумления у девушки просто отвисла челюсть. Перед ней стоял отец нынешнего месье Буланжера, старый кондитер, про которого поговаривали, будто он умел создавать такие нежные и воздушные сладости из сахара, словно их творили ангелы. Вот только Белль уже много лет ничего про него не слышала.

Господин Буланжер глядел печально и немного смущенно, вид имел откровенно больной и тяжело, со свистом дышал.

Белль открыла было рот, чтобы что-то сказать. Ведь старик тоже чей-то отец, как и Морис – ее папа. А его выкрали и упекли сюда...

В этот миг кто-то из стражников наконец заподозрил неладное.

– ЭЙ! ЭЙ! Адриан! Иди сюда! Почему Мэри еще не вернулась? Кажись, у нас неприятности...

Белль бросилась бежать, надеясь, что старый кондитер – был ли он чаровником? – следует за ней, но удостовериться, так это или нет, было некогда.

Девушка стремительно металась от камеры к камере, отпирая двери так быстро, как только могла – пальцы уже устали. Крики стражников сделались громче.

Наконец она распахнула последнюю дверь... и увидела нечто, очень похожее на труп, привязанный к твердой каменной скамье.

«Труп» приподнял голову и посмотрел на девушку.

Белль сразу же узнала монстра, явившегося ей ночью в зеркале.

– Мама! – зарыдала она.

Воссоединение

– Белль, – прохрипела ее мать.

Она выглядела лет на двадцать старше папы Белль. Шрамы и морщины избороздили ее лицо, словно старое поле, покрытое пересохшими канавками. Преждевременно поседевшие грязные волосы свалялись в колтун, спаянный старой засохшей кровью. А вот глаза остались такими же ярко-зелеными, как и прежде, и буквально сияли на изможденном грязном лице.

– Мама! – снова воскликнула Белль, обнимая мать и заливаясь слезами. Девушка часто представляла себе их встречу, но в этих мечтах она всегда оказывалась ниже матери, и это мать обнимала ее и успокаивала, а не наоборот.

– Белль. Я жила только ради этого дня, – прошептала мать.

Огромным усилием воли Белль взяла себя в руки и принялась неловко расстегивать ремни, которыми женщина была привязана к лавке. С тяжелым вздохом мать перекатилась на бок, возможно, впервые за несколько лет.

– Нужно уходить, – сказала Белль, беря маму за руку и пожимая. Кисть была хрупкая, костлявая и холодная.

– Подожди, постой минутку. Дай мне на тебя посмотреть, – проговорила женщина, накрывая руку Белль второй трясущейся ладонью. Она подалась вперед и прищурилась, словно пытаясь свыкнуться с мыслью о том, как повзрослела дочь за минувшие десять лет. – Ты такая красивая! Такая сильная! Ты самая лучшая дочь на свете.

Белль пыталась смаргивать набегавшие на глаза слезы, но они всё текли и текли. Слишком велико оказалось потрясение: ее вновь обретенная мать говорила именно те слова, которые девушка всегда мечтала услышать.

– Почему? – спросила Белль, не в силах промолчать. – Почему ты заставила меня забыть о тебе? Почему не оставила мне хоть немного воспоминаний?

– Я поступила так не только с тобой, – с трудом проговорила женщина, делая паузы между словами, чтобы отдышаться. – Я заставила всех забыть о чаровниках. Навсегда. Чтобы защитить нас. И защитить тебя. Ни один человек не смог бы вспомнить, где мы жили, и не смог бы выследить нас. А вы с Морисом... забыв меня... забыв о магии, вы были в безопасности. Навсегда. Но, похоже, в конечном счете это не сработало.

– Лучше бы я была в опасности, – возразила Белль, – зато рядом с тобой.

Женщина горько усмехнулась.

– Ах, сомневаюсь. Никому, даже злейшему врагу не пожелала бы того, что он сделал со мной за последние десять лет, и тем более – моей собственной дочери.

– Но как... Как д’Арк сумел это сделать? Почему он-то не забыл про чаровников?

Лицо женщины исказилось от страха и злости.

– Он же сам чаровник или был им. Он ненавидел самого себя и всех нас. Я и понятия не имела, как сильна в нем эта ненависть.

– Я его видела, – сказала Белль. – В видениях... в замке...

– О-о-о, – застонала женщина. – Я такая дура. Свое последнее мощное волшебство я использовала, чтобы проклясть одиннадцатилетнего человека. Когда я почувствовала, что ты ускорила действие проклятия, моя душа словно разорвалась надвое. Магия всегда возвращается, и вот я получила справедливое наказание.

Она покачала головой.

– Используя слабенькие способности, которые у меня еще остались, я пыталась до тебя дотянуться и рассказать, что произошло. А потом я тебя освободила.

Каталка. Ремни. Вот как она сумела освободиться – ей помогла мама.

Звон металла, ударявшегося о металл, вдруг стал громче, как и крики, дверь камеры открылась, и внутрь заглянул один из заключенных, больше других походивший на человека.

– Мадемуазель, сюда идут стражники, вы должны бежать вместе с Розалиндой!

– Розалинда, – повторила Белль. Вот как зовут ее маму.

– Идем, тебе придется мне помочь, – сказала женщина, с трудом спуская ноги со скамьи. – Теперь, увидев твое лицо, я могу и умереть спокойно – хоть и не стремлюсь к этому. Сначала я хочу посмотреть, как умрет Фредерик.

Белль перекинула ее руку себе через плечо и помогла встать со скамьи, а потом и выйти из камеры. Со стороны могло показаться, что это внучка и бабушка. Мать так обессилела, что Белль почти тащила ее на себе.