Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Белль стояла неподвижно.
– Чудовище, это я, – сказала она и медленно потянулась к нему рукой.
Чудовище глядело с подозрением.
Белль прикусила губу и осторожно коснулась горячей, покрытой мехом лапы.
– Помнишь меня? Это Белль. Я – Белль. Я читала тебе сказки.
– Белль, – хрипло прорычало Чудовище каким-то утробным, звериным рыком.
Воспользовавшись этим, д’Арк попытался отползти в сторону.
Чудовище заревело и ударило свою добычу по голове, чтобы та утихомирилась.
– Нет! – снова сказала Белль, громче и решительнее. – Остановись.
Чудовище зарычало.
– Если ты убьешь его, то сам станешь убийцей. А ты ведь не убийца и не чудовище.
Большие глаза зверя смотрели на нее с нечитаемым выражением. Непонятно было, понимает ли он ее вообще или раздумывает.
Острые когти шевельнулись.
– Вернись ко мне, – умоляла Белль. – Вернись обратно. Я знаю, что ты там. Прошу, вернись.
Чудовище моргнуло.
Белль заставила себя смотреть в голубые глаза, ища там человека.
Чудовище смотрело на нее в ответ пустым взглядом.
– Пожалуйста, – прошептала девушка. – Ради меня.
Она медленно протянула руку и коснулась его гривы над рогами. Чудовище дернуло носом. Мягко, осторожно Белль заправила одну светло-коричневую волнистую прядь ему за ухо, как всегда убирала за ухо собственные непослушные пряди волос.
Чудовище выбросило вперед лапу и схватило Белль за запястье.
Девушка поморщилась: хватка у него была железная. Но Чудовище не собиралось причинять ей боль или ранить. Оно просто... крепко держало ее за руку.
– Белль, – еле различимо прошептало Чудовище.
– Ты обещал подарить мне книжный магазин, – сказала Белль, стараясь не расплакаться. – Ты мне обещал. Чтобы я могла прочитать истории про Джека. Чтобы я могла почитать их... тебе.
Чудовище открыло рот в попытке выговорить слова и не в силах их вспомнить, его зубы вдруг показались просто огромными, неуместными.
А потом оно вдруг встряхнулось, словно испуганная кошка или собака.
Чудовище посмотрело на Белль, и его взгляд вновь стал осмысленным.
– Я действительно обещал, – сказал принц, и с каждым словом его голос звучал все увереннее, по-человечески. – А... король всегда держит слово.
Белль чуть не расплакалась от облегчения.
Потом Чудовище вскочило, подняло старика и не слишком бережно поставило на ноги.
– Девушка, которую ты похитил, только что спасла тебе жизнь, – прорычало оно. – Благодари ее.
– О, непременно, – пробормотал д’Арк, отряхиваясь.
Его спокойствие и почти театральные ужимки немедленно насторожили Белль. Она огляделась. Горожане собрались вокруг и внимательно наблюдали за происходящим. Лефу смотрел на нее с любопытством, Гастона нигде не было видно.
– Я от души благодарю ее за исключительно человеческую склонность к милосердию и жалости, – продолжал глава сумасшедшего дома. – Которых ты сам... по природе своей лишен. – Потом д’Арк возвысил голос, обращаясь к толпе: – Видите? Вот от чего я защищал всех вас долгие годы. От диких, безумных и могущественных чудовищ, которые порой выглядят как люди.
Тут он посмотрел на Розалинду.
– Несмотря на их... привычную внешность, те, кто от рождения владеет магией и сверхъестественными способностями, – не люди. Им в отличие от нас, мужчин и женщин, не свойственны умеренность, сострадание, логика, нравственность. Все эти годы я отлавливал этих существ, лечил их от сверхъестественного безумия, защищал вас от них. Можете ли вы представить себе мир, в котором они разгуливали бы свободно и творили, что пожелают?
– Ты же сам был одним из чаровников! – закричал Морис. – Ты мог предсказывать будущее, Фредерик. Ты убиваешь себе подобных.
– Больше нет. Я больше не один из них, – сказал д’Арк с отвратительной улыбкой. – Он снял с головы волосы – то есть парик, – и все увидели, что его череп весь покрыт глубокими шрамами, как будто кости пилили лобзиком.
Белль и ее родители смотрели на это зрелище с ужасом. Горожане гадливо заахали.
– Видите? – Д’Арк снова надел парик. – Я удалил неестественную часть себя, из-за которой мне являлись ложные видения.
– Ты удалил не только ее, Фредерик, – грустно ответил Морис. – Прежде ты не был таким психом. В тебе не было столько ненависти.
– А как же Белль? – выкрикнул кто-то из толпы. – В ней нет ничего сверхъестественного. Ты ее похитил! И мучил!
– Он всех нас пытал! – раздался вдруг слабый сиплый голос.
Это заговорил престарелый господин Буланжер. Он тяжело опирался на плечи сына и дочери, вид у которых был донельзя сердитый и пристыженный.
Толпа заволновалась.
Пациенты, которых легко было выделить из толпы по бледным больничным одеждам, придвигались ближе, и в глазах у них горела жажда убийства.
Санитары, медсестры и охранники, нанятые д’Арком, немедленно окружили своего хозяина, угрожающе подняв дубинки.
Вдруг один из пациентов с пронзительным криком бросился на главу сумасшедшего дома.
Двое санитаров тут же преградили ему дорогу и сшибли с ног дубинками.
На них немедленно направили с дюжину мушкетов. До сих пор злость горожан ничем не подпитывалась, но теперь она сконцентрировалась на конкретных людях. Народ двинулся вперед, угрожающе вскинув вилы и выставив перед собой мушкеты.
– Предупреждаю, моя охрана хорошо натренирована, – сказал д’Арк.
– Охрана? – с отвращением в голосе выплюнул месье Леклерк. – Оказывается, мои пожертвования шли на содержание... какой-то тюрьмы, чтобы не сказать притона. Вы просто одержимы, д’Арк.
– Вы не видите широты моего замысла, – спокойно возразил старик так, словно со временем все его поймут. – Эти люди опасны...
– И КАКИМ ЖЕ БОКОМ ОПАСЕН МОЙ ОТЕЦ? – завопила дочь господина Буланжера. Она засучила рукава, оголив мощные руки, которыми ежедневно месила тесто, и надвинулась на главу сумасшедшего дома. – Вы же говорили, что он может навредить себе и окружающим! А мы вам поверили!
Дорогу ей заступил дюжий санитар.
– А моя тетя! – поддержал пекаршу Лефу. – Она всего лишь была чуточку странной, а теперь она меня вообще не узнает!
Коротышка потрясал парой пистолетов, а все знали, что стрелок он неважный.
– Люди... – неуверенно заговорила Белль.
– Ты поклялся, – закричал месье Леви, тоже выходя вперед и становясь рядом с Белль и ее семьей. – Поклялся, что никогда не придешь за Белль. Ты – чудовище, которое, ко всему прочему, не держит слово.