Мы шли с небольшой скоростью. Большая скорость была бы опасной в этих условиях. Опыт говорил о том, что подводная лодка, идущая слишком быстро, могла взобраться на вершину большой волны, соскользнуть с нее и врезаться в следующую как гвоздь и провалиться на глубину в 30–40 метров, утопив при этом своих впередсмотрящих. Лодка даже могла пойти ко дну, если в ее каналы всасывания воздуха для дизелей попадет слишком много воды.

К счастью, Стармех был осторожным человеком. В этот момент он был в центральном посту, готовый к немедленным действиям в случае опасности. Даже при этом я не мог не думать время от времени о том, хватит ли нашей плавучести для поддержания нас на плаву в этом бушующем море — если мы все же наберем слишком много воды, несмотря на закрытые люки, и если центральный пост успеет откачать ее вовремя.

Второй помощник повернул ко мне свое покрасневшее лицо.

Неожиданно она закричал: «Берегись, спереди!»

Я как раз успел увидеть направление, которое показывала его отвалившаяся челюсть. Я увидел зеленого монстра, поднимавшуюся слева по носу, увидел его зеленую лапу, поднятую над нами. И затем, с оглушительной силой она обрушилась на носовую часть лодки. Под ударом волны лодка рыскнула на курсе. Глаза вниз! Пенящийся потоп закипел над стальным парапетом и закрутился вокруг нас. Мостик погрузился в воду. Под ногами больше не было палубы.

Но та же самая волна возродила нас. Нос весь поднялся из воды и завис над пустотой до тех пор, пока волна не бросила нас как надоевшую игрушку. Вода устремилась в корму и выливалась наружу через шпигаты. Пенящиеся водовороты рвали нас за ноги.

У меня было впечатление, что огромные руки трясли нас, трясли как чашу с игральными костями в неистовом и яростном ритме, швыряя нас в сторону и снова подбирая, и снова, и снова.

Второй помощник неслышно выругался. Когда следующая волна проскользнула под нами, он открыл крышку верхнего люка и прокричал вниз: «Скажите Командиру, видимость сильно снижена обрушивающимися волнами. Прошу разрешения следовать курсом три-ноль-ноль!»

На мгновение через открытый люк была слышна музыка. Затем бестелесный голос ответил: «Добро!»

«Курс три-ноль-ноль», — проинструктировал второй помощник рулевого. Постепенно нос лодки повернулся на новый курс и волны стали заходить на нас с кормовой четверти. Они высоко поднимали ахтерштевень, бешено вздымались вдоль корпуса, пока не равнялись с боевой рубкой, затем разрывались на куски. Нос глубоко приседал, закапывался в уходящем потоке, освобождался и соскальзывал во впадину между двух гороподобных волн. Вода вокруг подводной лодки была кипенно-белым пространством, на которое нападали бесконечные зеленые водяные валы.

Мое лицо горело, когда я провел по нему рукавом. Я мог лишь догадываться о количестве ударов плетью, которое оно получило. Но сюрпризом было то, что мои веки не распухли настолько, что закрыли бы глаза. И все же каждое мигание было суровым испытанием — казалось, что мои веки были в два раза толще обычного.

Я беззвучно кивнул второму помощнику, подождал, когда спадет последний потоп и исчез через люк.

Я чувствовал безграничную депрессию. Поход стал пробой человеческой выносливости, экспериментом, проводимым с целью определения пределов нашей способности переносить страдания.

***

Радист перехватил множество сигналов бедствия SOS. «Разбитые крышки люков и в трюмы поступает вода, вот в чем их проблема», — сказал Командир. «Такие волны запросто разнесут в щепки их спасательные шлюпки». Он продолжал описывать множество повреждений, которые шторм может нанести обычному судну. «Если выйдет из строя рулевая машина или винт сломается, им не останется ничего, как только молиться».

Рев волн, грохот падающей воды и шипение в льялах обеспечивало музыкальный аккомпанемент приглушенным, но звучным ударам по носу лодки, врезающемуся в волны.

Я мог только изумляться, что это непрестанные взлеты и падения не открыли течь во всех швах лодки. Единственными потерями на сегодня были несколько предметов посуды и несколько бутылок яблочного сока, но стихия, которая казалось была бессильна повредить подлодку, постепенно ставила на колени ее команду. Механизмы были выносливы — лишь человеческие существа были плохо приспособлены противостоять такому наказанию.

Я пригнулся и прошел в центральный пост. Мичман делал записи в корабельный журнал. Я прочел, что он написал. «Барометр 998, падает, температура воздуха 3 градуса, море 4, ветер юго-восточный 9 баллов, шквалами до 11. Море очень бурное, направление с востока до юго-востока».

В центральный пост пробрался ворчащий Командир. «Должно быть это самый скверный месяц за всю историю. В этот ноябрь не будет фанфар — они могут спрятать свои дудки. Если это продлится еще немного, мы явно привлечем к себе огонь врага».

Недостаток удачи наших подлодок был явно виден по скудному радиообмену. Запросы местоположения, рутинные радиограммы, тренировочные радиограммы — ничего более.

Я вспомнил пассаж, в котором Конрад описывал, как барк Judea, направлявшийся в Бангкок, попал в Атлантике в шторм, который разнес все вдребезги: фальшборты, пиллерсы, шлюпки, вентиляторы, надстройки вместе с камбузом и кубриками команды. Все моряки, от капитана до юнги, работали на осушительных насосах день и ночь.

Это воспоминание ободрило меня. Море не сможет потопить нас — никакой другой корабль не был настолько вынослив, как наша лодка.

***

ПОНЕДЕЛЬНИК, 59-й ДЕНЬ В МОРЕ. Я собрал достаточно силы воли, чтобы занести в записную книжку следующее:

«Настоящая еда невозможна. Все это напрасно. Погрузились как раз перед 14:00. Экстаз! Мы оставались на глубине. Все больше и больше небольших болячек — безобразные нарывы, сыпь и т. п. Для всего применяется ихтиоловая мазь».

***

ВТОРНИК, 60-й ДЕНЬ В МОРЕ. Краткие записи Командира за предыдущий день:

13:00 Практически стоим на месте, хотя машины работают как на скорости в 12 узлов.

13:55 Погружение по причине погоды.

20:00 Всплыли. Море очень бурное. Возможность действовать ограничена.

22:00 Погружение по причине погоды.

01:30 Всплыли. Море очень бурное. Видимость плохая.

02:15 Легли в дрейф.

***

СРЕДА, 61-й ДЕНЬ В МОРЕ. Ветер снова завернул с юго-востока. Его сила увеличилась до 11 баллов. «Очень бурное волнение с востока и юго-востока. Барометр быстро падает», — записал Командир.

В центральном посту Крихбаум оперся на штурманский столик для карт, широко расставив ноги. Когда я подошел посмотреть из-за его плеча, он обернулся ко мне с угрюмым выражением лица. «Десять дней без определения места», — проворчал он, «при этом сумасшедшем море и ветре. Мы можем быть где угодно».

Он шумно фыркнул, и ткнул карандашом по какой-то бумаге, покрытой колонками цифр. «Это все наше гадание на кофейной гуще. Если бы я просто продолжал вычислять