Индивидуальный характер работы интеллигенции затрудняет контроль этой работы со стороны спецслужб, отсюда необходимость осведомителей, сообщавших в Пятое управление, например, о настроениях в семье Шостаковича или Лихачева.

Любовь к профилактике в случае творческой интеллигенции, то есть к коммуникации о будущих отклонениях в поведении, чтобы их заблокировать, вероятно, имела еще один важный аспект. Написанный роман, подготовленный спектакль труднее задержать, чем ненаписанный или непоставленный, поскольку творческий человек всегда стремится увидеть окончательную реализацию своего замысла. И чем эта реализация будет приобретать все более законченный характер, тем сильнее творческий человек будет пытаться продвинуть свое произведение, поскольку каждый творческий человек считает свое произведение не просто хорошим, а очень хорошим.

Плюс к этому законченное произведение имеет форму, пригодную для трансляции, чем облегчается его распространение, чего нет у незавершенного произведения. Творческий человек может просто хвалиться своим произведением перед друзьями, делая в результате это произведение публичным, в то время как спецслужбы не хотят этого, в ряде случаев стараясь уйти от обнародования произведения.

Пятое управление заняло и тогда, и сегодня в воспоминаниях его работников позицию защитника, который может помочь. При этом никто в этих воспоминаниях не говорит о том, что трудности можно было совершать искусственно, чтобы заставить человека или организацию типа театра обращаться за помощью, тем самым попадая в зависимость.

Пятое управление выполняло функции разрушения противоположного мнения и его носителей. С одной стороны, Г. Арбатов говорил, что Андропов так аргументировал появление Пятого управления: «Работу с интеллигенцией я вывел из контрразведки. Нельзя же относиться к писателям и ученым как к потенциальным шпионам. Теперь все будет иначе, делами интеллигенции займутся иные люди, и упор будет делаться прежде всего на профилактику, на предотвращение нежелательных явлений» [1].

С другой — эти красивые слова серьезно расходились с делами. Вот, что было написано в ЦК: «По полученным от оперативных источников данным, главный режиссер Московского театра драмы и комедии на Таганке Ю. Любимов при подготовке нового спектакля об умершем в 1980 году актере этого театра В. Высоцком пытается с тенденциозных позиций показать творческий путь Высоцкого, его взаимоотношения с органами культуры, представить актера как большого художника-„борца”, якобы „не заслуженно и нарочито забытого властями”…Мероприятия, посвященные памяти актера в месте захоронения на Ваганьковском кладбище в г. Москве и в помещении театра по окончании спектакля могут вызвать нездоровый ажиотаж со стороны почитателей Высоцкого и околотеатральной среды и создать условия для возможных проявлений антиобщественного характера». Л. Млечин констатирует: «Бывшие руководители пятого управления любят рассказывать, что они занимались аналитической работой, изучали процессы, происходившие в обществе, пытались решать сложнейшие национальные проблемы. Но сохранились документы, свидетельствующие о том, что занимались они мелкой полицейской работой. В начале марта 1975 года Андропов отправил в ЦК записку. „Сионистские круги в странах Запада и Израиле, используя предстоящий религиозный праздник еврейской пасхи (27 марта с. г.), организовали массовую засылку в СССР посылок с мацой (ритуальная пасхальная пища) в расчете на возбуждение националистических настроений среди советских граждан еврейского происхождения… Учитывая это, а также то, что в настоящее время еврейские религиозные общины полностью обеспечены мацой, выпекаемой непосредственно на местах, Комитет госбезопасности считает необходимым посылки с мацой, поступающие из-за границы, конфисковывать. В связи с этим полагаем целесообразным поручить Министерствам внешней торговли и связи СССР дать соответствующие указания таможенным и почтовым службам”».

Представители спецслужб не могут поступать по-другому, поскольку у них иная картина мира, причем она постоянно усиливается и поддерживается внутренними лекциями, совещаниями и собраниями, где спецслужба предстает перед слушателями самым главным защитником страны и власти.

Пятое управление работало против творческой интеллигенции, и это усиливалось тем, что модели мира этих двух профессиональных страт не совпадали. Можно привести следующие примеры асимметрии их онтологий:

• Несовпадающий объем информации друг о друге;

• Взгляд / модель мира КГБ и творческого человека;

• Право сильного и право слабого;

• Промывание мозгов внутри ведомства сильнее, чем у всех других;

• Иерархическая зависимость службы — самостоятельность творческого человека;

• Коллективное — индивидуальное поведение;

• Поддержка бюрократической «машины» — поддержка друзей, семьи;

• Большой объем возможных реакций — малый;

• Скрытая работа — открытая;

• «Вечная» жизнь институтов — ограниченность биологической жизни человек;

• Получают награды за свою работу — творческие работники уже в меньшей степени;

• Более алгоритмический характер работы — более творческий;

• Максимум господдержки — минимум;

• Неизвестность, анонимность — известность.

Дальнейшее развитие цивилизации привело к тому, что происходит возрастание роли не реальности, а виртуальности. Если в период холодной войны отличия в журналистике (западной и советской) лежало в разных наборах фактов, то сегодня это стало не разными фактами, а разными интерпретациями. В современных военных конфликтах обе стороны объявляют друг друга в нарушении условий перемирия.

М. Стуруа говорит об этой трансформации так: «Что касается фактологии, западная пресса на уровне. Но факты еще не все — надо их интерпретировать. Тут наступает момент противодействия факта и интерпретации. Можно даже не упоминать — всем известны события, которые происходили в Лондоне, которые происходят в Сирии сейчас. Тут самое главное — интерпретация. Что-то произошло. Что это означает, кому это выгодно? Тут, конечно, мы и западная пресса расходимся. Сказать, что это расхождение фактологическое, нельзя. Это расхождение идеологическое. У нас есть своя идеология — мы ее продвигаем, у них своя идеология — они ее продвигают. Эти идеологии находятся в столкновении друг с другом […] Мы всегда были солдатами, но если раньше были вооружены бумагой, карандашом, то сейчас наше вооружение — интерпретация событий. „Нет, вы отравили”. — „Нет, вы отравили”. — „Нет, вы разбомбили”. — „Нет, вы”. В борьбе интерпретаций мы иногда заходим очень далеко. Такого раскола не было раньше. Холодная война хотя и бушевала, но она имела свои правила и не выходила за рамки человеческих отношений» [2].

Это как бы вековая борьба, направленная на вечных врагов государства или врагов народа. Причем реальные практики не совпадают с рассказами на публику. Приведем некоторые примеры.

Сотрудник Пятого управления Владимир Попов рассказывает: «Что касается параллелей с корпусом жандармов и борьбой с крамолой, подобными проявлениями на идеологическом фронте, действительно много схожего. Более того, идея, сама мысль была привнесена широкой общественности об агентах влияния. Эту терминологию впервые в обиход ввел известный руководитель жандармского корпуса Зубатов, который активно эту идею продвигал в жизнь. У него были достаточно мощные агенты влияния, которые влияли в определенной степени на революционные процессы в России. Генерал Бобков глубоко этой проблемой занимался, насколько мне известно, и активно привносил эту идею в деятельность Пятого управления и постоянно настаивал на том, что мы должны иметь агентов влияния, которые будут влиять на образ мышления и различных идеологических подразделений Советского Союза, творческих союзов и так далее. Так что от опыта прежних подразделений царской России, которые занимались схожими проблемами, никто не открещивался, наоборот пытались их активно использовать. Хотя, что касается специальной литературы, которой обладала Высшая школа КГБ на эту тему, она давалась по специальному разрешению» [3].