– Я ни разу не слышала, что вы с папой собирались построить дом. Я думаю, в какой-то степени ты простила ее давным-давно.

Выпрямившись снова, Морин попыталась отмахнуться:

– Ну, ты не знаешь и о том, что когда-то я собиралась стать знаменитой и петь песни в стиле кантри.

– У тебя такой чудесный голос.

– Я не жалею, что не уехала в Нэшвилл, и уж точно не жалею, что растила своих детей в доме, где выросла сама. Все встает на нужные места, Бодин, если идти вперед и выполнять свой долг, правильно делая выбор.

Бодин услышала шаги – цоканье каблуков, а не шарканье подошв, – и когда они приблизились к коридору, Морин встрепенулась:

– Селия!

– Морин. А это, должно быть, твоя Бодин. – Элегантная женщина с блестящими темно-русыми волосами до плеч подошла к ним и протянула Бодин руку: – Я Селия Минноу.

– Приятно познакомиться. Вы будете лечить Элис?

– Да. – Она снова повернулась к Морин. – Мы можем поговорить?

– А я пока… – начала было Бодин, но Селия махнула ей рукой.

– Останьтесь. Ваша бабушка с восторгом говорит о вас. – Селия села и поправила черную юбку. – Я уже провела с Элис три сеанса помимо первого, оценочного занятия. Я могу в общих чертах рассказать вам о результатах.

– Да, пожалуйста.

– Я знаю, что ты подробно обсудила с доктором Гроувом ее физическую форму, и тебе известно, как он оценивает ее ментальное и эмоциональное состояние.

– Селия, ты знаешь меня давно, и я надеюсь, что ты не станешь смягчать и танцевать вокруг да около.

– Да, хорошо. – Селия скрестила ноги в щиколотках. – Элис много лет наносили серьезные физические, ментальные и эмоциональные травмы. Мы пока не можем определить, насколько долго это продолжалось. Она не помнит, и, возможно, ей просто было не на что опереться, чтобы это запомнить. Есть шанс, что к ней вернется память, но может и не вернуться. Скорее всего, она восстановится фрагментарно, в виде отдельных эпизодов. Я считаю, на протяжении этого неопределенного числа лет ее психика обрабатывалась методами физического насилия, поощрения и наказания. Твоя мать сообщила мне, что Элис никогда не была особенно набожной.

– Нет.

– А теперь она цитирует Священное Писание – Ветхий Завет – иногда дословно, иногда искаженно. Карающая десница Бога, превосходство и власть мужчины над женщиной. Первородный грех Евы. Опять же, я считаю, что эти взгляды – результат ее психической обработки. Регулярное физическое насилие, религиозный фанатизм, лишение свободы и, поскольку она упоминает только одного мужчину, которого называет «Сэр», вероятная изоляция.

– Пытки, – сказала Морин.

– Да, продолжительные, пока она не покорилась, пока не сломалась ее воля и она не покорилась воле ее мучителя. Он сексуальный садист, религиозный фанатик, психопат и женоненавистник. И он был ее кормильцем. Он дал ей кров, кормил и составлял хоть и ужасную, но компанию. Он бил ее, но и кормил. Он насиловал ее, но дал ей какую-то крышу над головой. Он лишил ее свободы, но поддерживал ее в том состоянии, в каком она сейчас, позволял ей соблюдать гигиену. Она полностью зависела от него. Она боится его и в то же время предана ему. Она верит, что он ее муж, а муж, пусть даже жестокий, поставлен Богом, чтобы повелевать.

– Раньше никто не мог командовать Элис. А мальчики… ей нравились мальчики, – сказала Морин. – Она знала о своей привлекательности и охотно пользовалась ею. Не в плохом смысле, нет. Она была беззаботной, может, даже черствой, бездушной. В то время она не стремилась выйти замуж и лишь твердила, что брак – просто западня для женщин. Она твердила это и мне, когда мы готовились к свадьбе. Еще она была одержима идеей стать когда-нибудь свободной, желанной и знаменитой. Селия, она всегда была уверенной в себе, импульсивной, упрямой.

– Она хотела помыть свою палату.

– Что?

– По-видимому, она мыла свой дом через день. И теперь волнуется, что ей надо помыть свою палату.

– Элис когда-то готова была остаться голодной, лишь бы не мыть посуду. Ее было невозможно заставить утром убрать кровать, каждый день она устраивала цирк. – Морин запустила пальцы в каштановые волосы и потерла висок. – Неужели кто-то может так изменить человека? Превратить его в свою полную противоположность?

– Ну, если бить каждое утро и заставлять что-то делать…

– Я бы изменилась быстрее, – договорила Морин.

– Можно задать вопрос?

– Конечно. – Селия направила взгляд темно-карих глаз на Бодин.

– Она несколько раз рожала. Она говорила что-нибудь про детей? Они никак не выходят у меня из головы.

– Она сказала, что Сэр забирал их, их отец забирал их. Когда мы затрагивали эту тему, она замыкалась, становилась подавленной. Я не хочу затрагивать этот предмет, пока у нас не наладятся более доверительные отношения. Она приняла вашу мать – но не как мать, а как компаньонку и как старшую. Еще она, кажется, доверяет шерифу Тейту, насколько вообще может кому-то доверять.

– Они с Бобом дружили, – сообщила Морин. – Может, какое-то время не только дружили, но и испытывали друг к другу нечто большее.

– Да, он говорил мне. Она приняла доктора Гроува, хоть по-прежнему нервничает во время осмотра и иногда боится сиделок. Но она послушная. Ест, когда приносят еду, спит, когда ей велят отдохнуть, моется, когда скажут. Кто догадался привезти ее матери вязание?

– Бо догадалась.

– Это превосходная терапия для обеих. Кора учит Элис вязать, и они спокойно проводят время. Большая польза для обеих. В общем, Морин, лечение требует времени, и я не могу сказать, сколько это продлится.

– Она не может вечно оставаться в этой палате. Да и моя мать тоже.

– Ты права, не может. Физически она уже достаточно окрепла, и ее можно выписывать. Мы с доктором Гроувом обсуждаем вариант реабилитационного центра.

– Селия, ей надо вернуться домой. Иначе в другой больнице моя мать будет спать в ее палате так же, как и тут. Мы позаботимся об Элис дома.

– Домашний уход, учитывая ее состояние, будет сложным и изматывающим. Ты просто должна понять, что это будет означать для Элис и для всех вас.

– Ты порекомендуешь нам сиделок, раз они ей нужны. Ты продолжишь ее лечить. Мы будем возить ее к тебе каждый день, если ты скажешь, что это необходимо. Я все обдумала. Может, что-то подтолкнет ее к выздоровлению. Ее комната, вид из окна, Клементина и Гек – они работали у нас тогда, когда мы с Элис были девчонками. Может, знакомая обстановка и нормальная жизнь помогут ей?

– При нынешнем состоянии рассудка Элис ее нельзя оставлять без присмотра. Морин, она может уйти. Ей надо принимать лекарства, и самое главное – ее ни в коем случае нельзя перегружать, на нее нельзя давить.

Кивнув, Морин снова потерла висок: