— Где вы оставили свою дочь, герцог?

— Она придет, — это было всем, чем угодно, только не сердечным тоном, который можно ожидать от тестя. Хотя брачные узы, как мне выдала Эсмеральда, и были крайне условны, если даже не сомнительны, но они были герцогу не по душе. Или он не любил мужчин, которые охотнее считали дураками себя, нежели других.

Матиас что-то шепнул одному подданному, и цыган побежал в свой лагерь. Герцог громко сказал:

— Отнесем женщину в таверну. Там достаточно места, чтобы позаботиться о ней.

Используя ковер как носилки, Леонардо, Томмазо и двое цыган отнесли находящуюся с обмороке Колетту. Я был рад, что больше не должен нести ее вместе с ними; мои руки дрожали от волнения.

Вийон натянул платок на свою голову и закутал свое лицо. То ли он не хотел никого напугать своим видом мертвого лица, то ли не хотел быть узнанным — осталось для меня неясным.

— Что это за место? — спросил я рядом стоящего герцога.

— Двор чудес. Здесь хромой встанет на ноги, а слепой станет зрячим. Однорукий схватит двумя руками, и пятна проказы исчезнут в миг. Кто днем калека, здесь станет ночью мужчиной. Кто умирает при ярком свете, в темноте может здесь возродиться.

Я был слишком взволнован и сбит с толку, чтобы понять поэтическое излияние цыгана. Мы остановились у лучше всех сохранившейся башни, и Гренгуар, который бежал впереди, открыл низкую дверь с выцветшей мазней: пятью бледными монетами и забитыми курицами с нацарапанным выше изречением «К черту курочек!»

Когда я поинтересовался о его значении, пока мы поднимались по крутой лестнице, Матиас резко рассмеялся.

— «Курочками» называют здесь королевских стражников и прочих шпиков. Пять солей платит король каждому, кто вспорет брюхо стражу порядка или шпиону. Это одна из причин, почему ни один такой сильный отряд королевского дозора не осмеливается вторгнуться в это место.

— Вы же не говорите о нашем добром короле Людовике!

— Конечно, нет. Король, которого я имею в виду, сидит там за кувшином вином с бабами, — он указал на мужчину крепкого телосложения, который сидел на скамье за одним из многочисленных заляпанных вином столов, держа в одной руке кувшин вина, который он опустошил без помощи стакана, другой обнимая рыжеволосую девку с оголенной грудью, которая тихонько гладила его волосы и ворковала с ним, как влюбленная голубка. Я узнал Клопена Труйльфу, короля нищих, — и теперь понял все. Двор чудес был приютом нищих, сердцем их тайного королевства, построенного на собственных законах и со своим собственным королем.

Клопен Труйльфу небрежно отодвинул кувшин с вином и девицу с роскошными формами, напялил шляпу, которая была украшена кольцами и напоминала смастеренную для детской игры корону, на свои кудрявые волосы и поднялся, покачиваясь, что не подходило к его королевскому величию.

— Ах, это вы, прекрасный герцог, — сказал он и рыгнул. — Уже думал, вы хотите оставить в беде своего короля и поделить один свою добычу.

— Где мы были, не было добычи, чтобы унести, только смерть, — Матиас указал на Колетту. — Если малышке не помочь быстро, то она будет так же мертва, как и старая городская стена снаружи. Освободите для нее стол.

Никто из толпы нищих не шевельнулся. Как вросшие в землю, мужчины и женщины сидели на скамьях и таращились на нас печальными сивушными глазами. Их король достал из-за пояса плеть с белыми ремнями, какую еще используют королевские стражники, и яростным ударом накинулся на свой инертный народ. Плеть затанцевала по столам и людям, раздирая кожу и разбивая кружки. Лишь когда полились кровь и вино, народ оборванцев зашевелился и освободил большой стол, на который положили Колетту на ковре.

Клопен окинул женщину холодным взглядом и положил свою лапу на плечо цыганскому герцогу.

— Скажите, действительно нечего было забрать в вашем приключении? Вы устроили переполох во Дворце правосудия, где находится сокровищница Франции.

— Вы уже слышали об этом? — Матиас, казалось, совсем забыл, что он находился во Дворе чудес.

Король гордо ударил себя в грудь.

— Курочки из Шатле вылетают быстро. Но мои шпионы быстрее. Даже если я с удовольствием выпью слишком много из одного кувшина, или даже двух, я остаюсь все такой же лисой, которая поджидает в засаде курочек.

— Даю вам слово, Клопен, мы и близко не подходили к сокровищнице. Дело изначально было слишком сложным даже для наших объединенных сил. Именно сначала нам следовало бы знать, что стрелки короля не поскупятся на железо и свинец.

Посланный Матиасом к цыганскому лагерю гонец вернулся обратно вместе с существом, которое я лишь при втором взгляде признал как женщину — так сильно была старуха увешана золотом, серебром и жемчугом. Все ее шаги, как и каждое движение головы и рук, сопровождались мелодичным перезвоном и бряцанием. Она остановилась перед большим столом и пристально уставилась на Колетту.

— Эту мне нужно вернуть к жизни?

— Да, Шари, — сказал Матиас.

— К кому она относится?

Он указал на Вийона, итальянцев и меня:

— К нашим друзьям.

Шари обернулась к нам:

— Что вы дадите за юную жизнь?

— Вы хотите денег? — прошипел я. — Как вы сейчас можететорговаться, когда каждое дыхание дорого!

Непоколебимо старуха возразила:

— Как раз вы тот, кто торгуется, мой юный рай.

— «Рай» означает на нашем языке «господин» и выражение почтения, — раздалось с крутой узкой лестницы, куда Эсмеральда привлекла взгляды всех. — Если эта женщина умрет, умрет также и жизнь в этом юном гадчо, Шари. Уважь его любовь и мою волю, помогая ей!

Это звучало как приказ, и старуха, казалось, поняла так же. Она смиренно кивнула и сказала:

— Принесите платки и воду, но все чистое!

Тут же она достала различные баночки, которые прикреплялись к ее поясу на маленьких крючочках, и поставила их на скамейку перед столом Колетты. Когда пара женщин из таверны принесли платки и миску с водой, Шари потребовала, чтобы мы положили раненую на бок. Это было сделано, и старуха сломала древко стрелы на расстоянии в две ладони над окровавленной грудью Колетты. Та, казалось, ничего не почувствовала, словно она была ближе к смерти, нежели жизни.

— Держите девушку крепко! — пробурчала Шари и посмотрела на Матиаса. — Хочешь ты это сделать, герцог?

— Кто-то должен это сделать, если это должно быть сделано. Если я хочу принести жизнь, я должен видеть смерть, — с этими помпезными словами Матиас подошел к Колетте, которая лежала на правом боку, ее крепко держали я и итальянцы. Матиас вынул из своего пояса топор и ударил, после едва заметного колебания, тупым концом клинка. Он попал в обломленный конец древка и протолкнул стрелу дальше через тело, так, что сзади брызнула струя крови.