— Конечно! — Франсиско воскликнул это с немалым пылом. — Это в ее духе уйти из жизни так, чтобы и смерть ее стала загадкой. Она вечно играла, словно дурная актриса… Нет, не подумайте, что я осуждаю. Когда-то я был влюблен в нее… Да что я! Ваш хозяин в свое время не отступал от Каэтаны ни на шаг. Он был смешон. Защитник. Рыцарь. Ему едва-едва десять исполнилось, а он заявил мне, что если я обижу Каэтану, то поплачусь за это. Его бы выпороть за наглость, но нет, Диего был на особом положении в доме.

При этом Франсиско презрительно скривился, и красивое лицо его утратило всякую красоту. Напротив, сделалось оно вдруг похожим на крысиную морду.

— Женщины… Моя супруга только и делала, что рожала, а если раскрывала рот, то лишь затем, чтобы поговорить о детях, будто бы мне это интересно!

— Нет?

— Господи милостивый! Конечно, нет! Я мужчина, я не буду пускать пузыри умиления при виде наглого мальчишки…

А ведь он тоже недолюбливает Диего.

За что? За ту детскую ревность? Или за то, что рожден он в семье благородной, и из одной такой семьи попал в другую? За то, что стал наследником покойного Хосе? Фактически хозяином в доме, в котором сам Франсиско не сумел обрести реальной власти?

И почему Альваро лезут в голову такие вот мысли?

— Каэтана с ним носилась, наряжала, учила, тратила время… А он наглел день ото дня. Как-то за мною следить повадился. Решил, что я был ей не верен.

— А вы?..

Франсиско отвернулся. Он молчал и молчал, и это молчание было куда более выразительным, нежели все слова, вместе взятые.

— Я мужчина, — наконец произнес он сквозь зубы. — Я творец! Мне нужно вдохновение! А Каэтана, как и моя жена, требовала, чтобы я сидел при ее юбках! Это совершенно недопустимо!

Подмывало спросить, что же тогда допустимо для мужчины? Принимать милости женщины? Жить на ее деньги? Пользоваться ее связями? И в конце концов унизить?

— Значит, любовницы у вас случались?

Франсиско махнул рукой:

— Они ничего для меня не значили.

— А Каэтана?

— О… Каэтана. — Это имя он произнес с показною почтительностью. — Она всегда была особенной. И когда я увидел ее впервые, подумал, что такая женщина должна принадлежать мне, и только мне! Я намеревался добиться ее расположения во что бы то ни стало! И добился.

И гордился этим, как иные гордятся военной победой.

— Не скажу, что сие было так уж сложно. — Он крутанул ус. — Как все красивые женщины, Каэтана была достаточно самолюбива, а равнодушие супруга это самолюбие ранило… Вы ведь знаете о том, что он…

— Знаю, — перебил Альваро, не желая в очередной раз выслушивать сплетню.

— Это был скандал! — Франсиско зажмурился, явно с наслаждением вспоминая подробности. — Дорогой Хосе соблазнил ее чудесного мальчика. Мне тогда подумалось, что она сама донесет на супруга, но нет… Потом это театральное самоубийство, завещание, ее траур.

— Каэтана отправилась в Андалузию…

— О да, сказала, что ей невыносимо оставаться в Мадриде. — Франсиско вновь фыркнул. — Поползли слухи, что она причастна к смерти Хосе. Мало что не в глаза обвиняли… Ее это расстраивало несказанно.

— И вы ее утешали.

— А что еще мне оставалось делать? — Это было сказано с раздражением. — Не скажу, что с радостью вспоминаю о том времени. Постоянные слезы. А если не слезы, то упреки… Каэтана вдруг возомнила себя единственной в моей жизни. Даже требовала, чтобы я развелся с женой.

— Но вы отказались?

— Естественно! Что бы обо мне подумали? Да я бы клиентов всех растерял! И церковь не одобрила бы… К чему было все усложнять? Нет, я бы еще подумал, если бы Каэтана согласилась стать моей супругой, но мы оба прекрасно понимали, сколь невозможен этот брак.

Еще бы, герцогиня Альба и какой-то Гойя, отец которого был баском, а матушка — дочерью идальго, но обедневшего и безвестного.

— Но Каэтане втемяшилось в голову… Видите ли, она больше не выйдет замуж и до конца жизни будет хранить мне верность. И я должен поступить так же.

Судя по искреннему возмущению, Франсиско подобный поворот категорически не устраивал.

— Меня не спрашивали… Нет, она, как обычно, все решила за двоих. А стоило мне произнести хоть слово, и тотчас сыпались упреки. Я, конечно, терпел, как мог. Старался ее успокоить.

Альваро кивал.

Слушал.

Пытался понять, способен ли человек, сидящий напротив него, на убийство. На мелкую подлость, вроде романа с чужой женой, вполне способен. Он и подлостью-то сие не сочтет, так, приключением. На измену, на подкуп, на ложь, клевету, пожалуй, тоже. Но убийство… Убийство — дело иное. Оно требует определенной смелости, а ее во Франсиско не ощущалась.

— Но вы все же написали те… картины. Две картины, — уточнил на всякий случай Альваро, хотя уж Франсиско должен был бы понять и без уточнений.

— Вы знаете? Многие знают, но не признаются в этом знании.

Сейчас его просто-таки распирало от гордости.

— Вы видели ее?

— Нет, — вынужден был признать Альваро.

— Конечно, столь далеко доверие Диего не распространяется. Лицемер, помешанный на приличиях…

— Значит, вы написали Каэтану?

— Она думала, что я пишу ее. — Франсиско поправил кружевные манжеты. — Она, как и все знатные особы, была весьма и весьма самолюбива и мысли не допускала, что у меня могут появиться другие…

— Натурщицы?

— Вы о чем? — нервозно поинтересовался Франсиско.

— Лукреция рассказала мне о ваших… отношениях.

— Еще одна ревнивая глупышка. Господи, прости мне мои прегрешения. — Это было сказано без тени раскаяния. — Когда я был неизвестен, беден, то дамы, подобные Каэтане и ее племяннице, предпочитали не замечать личности столь ничтожной… Когда же мне случилось обрести славу… Слава манит их. Они, осознавая собственную незначительность, скоротечность бытия, спешат к тем, кому судьбою суждено остаться в веках.

Он говорил медленно и при том выпячивал грудь, отчего горделивая поза его обрела некоторую комичность.

— Каэтана понимала, что время безжалостно к хрупкой ее красоте. Но понимание это старательно гнала. Она решила, что я должен запечатлеть ее юной, но забыла, что юность ее давным-давно осталась позади. Лукреция же ревновала тетку. За ними забавно было наблюдать. А что до нашей связи… Я долго закрывал глаза на отчаянные попытки Лукреции привлечь мое внимание. Но когда речь зашла о картине… Изначально я собирался написать именно Каэтану, как ей того желалось. Где бы еще я нашел натурщицу столь страстную и, если можно выразиться, бесстрашную? Даже проститутки не готовы полностью обнажиться перед клиентом…