Как обычно, он прочитал газету от корки до корки, не пропустив ничего, начиная с политических маневров в Кортесах до пространственных перемещений королевской семьи, объявленных в Jockey результатов конных состязаний и описания ужинов в Turf или главных вечеринок по случаю Рождества. С жадностью он прочитал критическую статью об оперном сезоне в «Сан-Карлуше», а также пробежал глазами список с именами умерших, родившихся, крещеных, сочетавшихся браком, уехавших или вернувшихся из путешествия. На расстоянии или просто наблюдая такое изобилие событий и новостей, когда вокруг него мало что происходило из того, что было достойно упоминания в газете, ему казалось, что, по сути, в поведении и во взглядах его соотечественников ничто не изменилось. Лишь политическая атмосфера явно выглядела как-то скудно после того, как король Дон Карлуш своим указом установил диктатуру Жуана Франку, обещавшего спасти институт монархии и экономику страны. Вся ненависть к власти теперь вылилась наружу, и Республиканская партия, несмотря на слово «диктатура», была свободна в своих действиях. Она росла на глазах и не только в столице, но также в Порто и в провинции. Дон Карлуш еще больше ухудшил ситуацию, сказав в интервью французской газете, со свойственной ему небрежностью, что диктатура установлена им временно, только для того, чтобы страна могла снова вернуться в прежние рамки после нескольких десятилетий полной некомпетентности ее политиков. Перепечатанное в Португалии, интервью стало поводом для дискуссий и даже грубых оскорблений в адрес нынешнего главы браганской династии.

Погруженный в чтение, Луиш-Бернарду не сразу услышал стук в дверь. Лишь постучав в третий раз, стоявший за дверью секретарь получил, наконец, от него разрешение войти:

— Что такое?

— Там ждет английский консул. Он просит его принять.

Луиш-Бернарду почувствовал дрожь в спине. Что это может быть?.. Нет, Энн не могла ему ничего рассказать. Тогда… А разве она не говорила, тогда, у него на террасе, что хочет отомстить мужу, что она чувствует себя вправе это сделать и что сам он знает об этом? Нет, этого не может быть: если бы она поступила именно так, это бы означало, что все, что произошло в тот вечер и потом на пляже, было исключительно местью мужу, а он, Луиш-Бернарду во всем этом играл роль орудия этой мести. В это он не верил. Тогда, может быть, кто-то видел их на берегу и обо всем рассказал, так что эта новость через два дня достигла наконец и ушей Дэвида?

Продолжать размышления на этот счет уже не было возможности, поскольку Дэвид находился за дверью и собирался войти. Луиш-Бернарду тихо вздохнул и произнес:

— Просите! — Он встал из-за стола, чтобы по обыкновению тепло и сердечно поприветствовать консула.

— Приветствую, Луиш! Я был тут неподалеку и решил заглянуть, чтобы узнать, на месте ли вы.

Они пожали друг другу руки. И голос, и жесты Дэвида казались ему вполне обычными.

— Садитесь, Дэвид, и скажите мне, что вас ко мне привело.

— О, нет, не стоит садиться, дело пустяковое, я не хочу отрывать вас от работы.

— Да я просто читал лиссабонские газеты…

— Ну, в любом случае, для меня это тоже не самое подходящее время. Я хотел договориться о встрече, мне нужно с вами обсудить одно личное дело и задать некоторые вопросы. Как насчет того, чтобы подъехать к нам завтра на ужин?

— Завтра? Очень хорошо, буду.

— В полвосьмого, как обычно, подойдет?

Дэвид снова пожал ему руку повернулся и вышел так же непринужденно, как и появился.

Луиш-Бернарду какое-то время смотрел на закрывшуюся за ним дверь. Формальная встреча, назначенная заранее, за день — когда они уже давно привыкли звать друг друга в гости без особых предупреждений, в самый последний момент? Личное дело? «Задать некоторые вопросы»? Тогда для чего назначать встречу за ужином, в присутствии Энн? Конечно, все это могло быть простым совпадением… или довольно неуклюжей проверкой для всех троих.

Что бы там ни было, он понимал, что уже не освободится от этих тревожных мыслей. Дэвид был его другом, он искренне любил его, испытывая к нему симпатию с того самого часа, когда они познакомились; консул тоже был всегда верен ему, и вместе с Энн они оказали Луишу-Бернарду неоценимую помощь в борьбе с его одиночеством. Верно и то, что сам он, когда это только представлялось возможным, старался отплатить им тем же. Однако, по сути, это еще больше усложняло их отношения, ведь Дэвид считал себя вправе верить в него как в друга. А первое, что требуется от друга — это верность. Даже если тебе в руки с небес падает его жена, говорящая, что она имеет право отомстить своему мужу, и тот это признает, даже если она застает тебя голым на пустынном пляже и, вместо того, чтобы уйти, раздевается и бросается к тебе в воду. Жены друзей могут делать все, что захотят, а вот друзья мужей — нет. Однако правда состоит в том, что все, чего не должно было случиться, уже случилось. Этого уже не исправить. И самое плохое заключается в том, что он влюблен в Энн, одержим той неизлечимой страстью, справиться с которой у него нет ни сил, ни здравомыслия, ни желания. И вот они здесь, на этом крохотном острове, где нет никаких тайных отелей или подруг, которые могли бы помочь укрыть от посторонних глаз эту страсть, возникшую между одиноким мужчиной и замужней женщиной. Ах, боже ты мой, во что он ввязался! Конечно, всегда есть возможность бежать: это стало бы той ценой, которую он заплатит за то, чтобы найти довольно традиционный выход из создавшегося положения. Именно так он поступил с Матилдой, бежав на Сан-Томе. В значительной степени этот повод образовался сам по себе, подтолкнув его, среди прочих причин, к тому, чтобы согласиться на эту ссылку. Только вот проблема в том, что на сей раз он вовсе не хочет бежать от Энн. Его разрывало от одной только мысли, что он сбежит и оставит ее здесь. Ни за что в мире он не захочет потерять ее. Значит ли это, что он готов к любым последствиям? Нет, этого он тоже не хочет. Настоящая западня, которую устроила ему судьба!

* * *

Английское консульство на Сан-Томе было небольшим двухэтажным домом, окруженным стеной с не слишком просторным, однако густым садом с бегониями, тутовыми деревьями и банановыми пальмами. Летом он защищал от солнца, а в сезон дождей здесь было относительно свежо. На нижнем этаже находились три гостиные, выходившие окнами в сад, а на верхнем были три хозяйские комнаты и единственная ванная комната. В глубине сада, отдельно от дома, под навесом были кухня и буфет, прачечная, комната для глажки белья, конюшня и комнаты для прислуги. Последняя была представлена двумя горничными, а также садовником, приходившим ухаживать за садом под чутким руководством Энн. Кроме этого, Дэвиду помогал его переводчик, Беннауди, негр из Занзибара, который каждое утро появлялся на службе, а также сопровождал консула в поездках по острову, возвращаясь в конце дня в свою соломенную хижину, находившуюся здесь же в городе. К основной спальне, где ночевали хозяева, примыкала нависавшая над садом веранда, по стенам которой вверх, до самого потолка тянулись вьющиеся зеленые лианы. Под верандой Энн, увлекшаяся в свое время этими цветами, посадила кусты гибискуса, за которыми тщательно ухаживала. Во время цветения они несколько раз в течение дня меняли цвет и служили Энн своеобразными часами, одновременно наполняя спальню ароматами, уносившими ее далеко прочь от этих мест.