Брючина была разорвана. Наложенная кое-как повязка казалась относительно недавней. Брайони начала разматывать бинт. Когда продеть руку под голень раненого оказывалось невозможно, она прибегала к помощи ножниц.

— Меня подцепило в Дувре, на набережной.

Теперь рану, распоровшую ногу от колена до щиколотки, прикрывала только марля, почерневшая от свернувшейся крови. Черной была и вся безволосая нога. От ужаса Брайони приоткрыла рот.

— Как же вас угораздило? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал бодро.

— Меня взрывной волной отбросило на забор из рваной рифленой жести.

— Не повезло. Сейчас я буду снимать марлю.

Она осторожно подцепила уголок, капрал поморщился.

— Сосчитайте до трех и быстро рваните, — попросил он и стиснул кулаки.

Брайони крепко зажала край марли большим и указательным пальцами и резко дернула. В голове промелькнуло детское воспоминание о знаменитом фокусе со скатертью, который показали как-то у нее на дне рождения. Марля оторвалась в один прием со скрипучим звуком — словно разъединили два склеенных листа бумаги.

— Меня сейчас вырвет, — сказал капрал.

Она быстро поднесла к его рту лоток. Раненый рыгнул, но и только. В складках кожи на затылке появились капельки пота. Рана имела не менее восемнадцати дюймов в длину, а может, и больше, и изгибалась чуть ниже колена. Швы были наложены неумело и неровно. В нескольких местах один край разорванной кожи накладывался на другой, обнажая жировой слой с крохотными вкраплениями, похожими на миниатюрные гроздья винограда, проросшие сквозь расщелины.

— Не двигайтесь, — попросила Брайони. — Я буду обрабатывать кожу вокруг и не хочу задеть рану. — По правде говоря, ей вообще не хотелось прикасаться к его ноге.

Нога была черной и мягкой, как перезрелый банан. Брайони обмакнула вату в спирт и, страшась, что кожа начнет сходить вместе с грязью, осторожно провела тампоном вокруг щиколотки в двух дюймах от краев раны. Потом еще раз, уже решительнее. Кожа оказалась упругой, поэтому Брайони усиливала нажим, пока капрала не передернуло. Она убрала руку и осмотрела очищенные участки. Тампон стал черным. Это не гангрена. Она не смогла сдержать вздох облегчения, у нее даже перехватило дыхание.

— В чем дело, сестра? — спросил раненый. — Вы можете сказать мне всю правду. — Приподнявшись на локтях, он попытался через плечо заглянуть ей в глаза. В его голосе звучал страх.

Брайони сглотнула и невозмутимо произнесла:

— Мне кажется, заживление идет хорошо.

Она оторвала еще клочок ваты. Нога была в мазуте, смешанном с прибрежным песком, отмыть его было нелегко. Через несколько минут Брайони, двигаясь вдоль раны, очистила кожу уже дюймов на шесть и тут почувствовала, как ей на плечо опустилась рука, и услышала женский голос:

— Хорошо, сестра Толлис, но нужно немного побыстрее.

Брайони стояла на коленях, склонившись над носилками, зажатыми между соседними кроватями, поэтому обернуться было трудно. А к тому времени, когда ей это удалось, она увидела лишь удалявшуюся знакомую фигуру. Когда она начала промывать кожу между швами, раненый уже спал. Он дергался и вздрагивал во сне, но не просыпался. Изнеможение действовало как снотворное. Когда, закончив обработку, она распрямилась и собрала грязные тампоны, подошел врач и отпустил ее.

Тщательно вымыв руки, она получила новое задание. Теперь, когда у нее за плечами было пусть маленькое, но достижение, все выглядело по-иному. Ей поручили поить солдат, пребывавших в забытьи. Было важно предотвратить их обезвоживание. Ну же, рядовой Картер. Попейте и можете спать дальше. А сейчас приподнимитесь… Одной рукой она держала маленький эмалированный поильник, пока они тянули воду через его носик, другой прижимала к фартуку грязные головы этих гигантских младенцев. Потом снова отмывала руки и разносила судна. Никогда еще это занятие не вызывало у нее так мало неприятных ощущений. Ее послали ухаживать за солдатом, раненным в живот. Этот несчастный лишился части носа. Сквозь дыру в окровавленном хряще Брайони видела зев и изодранный корень языка. От нее требовалось вымыть несчастному лицо. Как и в первом случае, этот человек был перепачкан мазутом и въевшимся в кожу песком. Раненый не спал, как она догадалась, но лежал с закрытыми глазами. Морфий успокоил его, он медленно раскачивался из стороны в сторону, будто в голове у него звучала музыка. Когда из-под грязевой маски стало проступать лицо, она вспомнила проявляющиеся картинки, которые так любила в детстве: трешь тупым концом карандаша — и возникает рисунок. Среди раненых вполне мог оказаться Робби, подумала она. Вот так же она могла снять повязку, осторожно начать оттирать ватным тампоном пятна грязи, и вдруг показались бы знакомые черты, а он повернул бы к ней благодарное лицо и, увидев, кто она, взял ее за руку и молча сжал в знак прощения. А потом позволил бы ей укрыть его одеялом и убаюкать.

Обязанностей у Брайони становилось все больше. С инструментами и лотком ее послали в соседнюю палату к летчику, у которого в ноге застряли осколки шрапнели. Тот внимательно наблюдал, как она раскладывает инструменты.

— Если осколки надо вынимать, я предпочитаю операцию, — сказал он.

Руки у Брайони задрожали. Но она даже удивилась, как легко ей удалось справиться с волнением и заговорить бодро и уверенно, как умеют некоторые сестры, не допускающие никаких возражений. Она поставила ширму у его кровати и сказала:

— Не говорите глупостей. Мы вынем их — глазом моргнуть не успеете. Как это случилось?

Объясняя, что занимался строительством взлетных полос на полях Северной Франции, летчик по-прежнему не сводил глаз с металлических пинцетов, которые она вынимала из автоклава. Они сверкали в лотке с синей каемкой.

— Мы шли на работу, в небе появился «джерри»[35]и сбросил на нас свой груз. Мы рванули назад, на другое поле, он — за нами, мы — еще дальше. И так — пока не уперлись в море.

Брайони улыбнулась и откинула одеяло.

— Давайте-ка посмотрим, что у нас здесь, хорошо?

Его ноги уже были отмыты от мазута и въевшейся грязи. Из мышц голени торчали осколки. Раненый приподнялся, взволнованно глядя на Брайони.

— Лягте на спину, чтобы я могла осмотреть ногу.

— Они мне нисколько не мешают, — заверил летчик.

— Пожалуйста, лежите спокойно.

На голени виднелось несколько осколков. Вокруг каждого кожа немного вспухла и воспалилась.

— Сестра, они мне и правда не мешают. Я даже рад буду сохранить их на память. — Он неубедительно рассмеялся. — Будет что показывать внукам.

— Они вызывают воспаление, — объяснила она. — И могут уйти внутрь.

— Внутрь?

— Да, внутрь, а потом — попасть в кровь, и кровотоком их может отнести к сердцу. Или в мозг.