Однако…

— Красивая рубашка, — сказала я. На ней был нарисован «Кадиллак», мчащийся по пустынному шоссе. Очень круто. — И волосы твои мне нравятся. — Они блестели и стояли торчком — видно было, что он немало потрудился над прической.

— Спасибо, — ответил он и, помолчав, добавил: — Я их какой-то дрянью намазал, чтоб держались. Не слишком?

— Да нет.

— Можно предложить тебе выпить?

— Бокал белого вина. — Я устроилась на диванчике. — Но буду чередовать с минеральной водой. А перед тем как идти, я выпила стакан молока, теперь оно обволокло стенки желудка, и сегодня я не стану вытворять черт знает что, как в прошлый раз. Не слишком откровенно?

— Хм-мм… Да нет.

Он прошел к стойке. На спине его рубашки был такой же рисунок, только «Кадиллак» теперь не приближался, а удалялся.

Потом «Кадиллак» опять повернулся ко мне передними фарами.

— Твое вино. — Он поднял бокал. — За твой выход в свет.

Мы чокнулись, сделали по глотку, поставили бокалы на стол, и последовала неловкая пауза.

— Итак… как там угольное ведерко? — спросил Оуэн.

Но он опоздал — я уже успела начать атаку.

— Оуэн, эти неловкие паузы меня не устраивают. По ряду причин, о которых я сейчас не хочу распространяться, у меня на такие паузы времени нет. Нам надо двигаться ускоренными темпами. У нас нет времени неспешно узнавать друг друга; надо нажать на педаль. Это, конечно, звучит глупо, но, может, мы как-нибудь проскочим первые месяца три и перейдем к той стадии, когда люди остаются друг у друга дома «смотреть видео»?

Он с некоторой настороженностью посмотрел на меня, но потом, к моему вящему облегчению, произнес:

— То есть я уже видел тебя без косметики, так?

— Вот именно, ты правильно улавливаешь. И мы больше не спим каждую ночь. — Тут я почувствовала, что краснею; это был настоящий лесной пожар, он разгорался и разгорался. Я вспомнила, что мы с ним вообще ни разу не спали. Так. — О господи! — Я закрыла щеки руками. — Прости.

Мне захотелось домой. Я еще не была готова к выходу в свет, моя прямота меня пугала. Я сама себя не узнавала: что происходит?

— Прости меня, — повторила я. — Я не в своем уме, ну, немножко… Стресс, понимаешь?

Весь вечер вдруг повис на волоске, но тут Оуэн легко принял мои извинения и даже рассмеялся.

— После той нашей встречи я уже знаю, что тебе закон не писан.

Я жалко улыбнулась, мне не очень понравилось это определение, но, с другой стороны, раз он все равно уже считает меня чокнутой, то нет нужды и стараться выглядеть нормальной.

— Давай начнем игру, — предложил он. — Расскажи мне о себе, Джемма.

Хотя это была моя затея, мне вдруг стало неловко.

— Мне тридцать два года, я единственная дочь у родителей, занимаюсь организацией всевозможных мероприятий, работа ужасно нервная, но это не значит, что я ее терпеть не могу, живу в Клонскеге… Ничего не забыла?

— Машина?

— «Тойота МР-2». Да, я думала, это произведет на тебя впечатление. Теперь твоя очередь.

— «Хонда Сивик»-купе, со всеми наворотами, двухгодовалая, но в отличном состоянии.

— Повезло тебе. Что-нибудь еще?

— Кожаные сиденья, деревянная панель…

— Не прикидывайся. — Мне стало смешно. — Я имела в виду твою биографию.

— Мне двадцать восемь лет, я средний ребенок в семье, и с понедельника по пятницу я продаю свою душу корпорации «Эдачи Электронике».

— В какой именно ипостаси?

— Маркетинг. — Немного усталым тоном: — Пытаюсь убедить людей купить то, что мы производим.

— А есть у тебя куча ненавистных соседей по квартире?

— Нет, я живу… — тут он предательски сглотнул, — один.

— Отлично. Мне нужно в туалет.

— Удачи.

Вернулась я под впечатлением.

— Хитро придумано: кабинки спрятаны за умывальниками и зеркалами. Я их сто лет искала. Ты удачно выбрал заведение. А теперь давай продолжим рассказывать о себе. Два с половиной года назад моя лучшая подруга увела у меня любовь моей жизни, они и сейчас вместе, у них есть ребенок, но я их так и не простила — ни его, ни ее. Ты можешь уловить в моих словах обиду, но это оттого, что так оно и есть. А ты?

— Господи Иисусе! — Он был шокирован моим натиском. Ну вот, я опять переборщила. Но он ответил: — Я… Я встречался с одной девушкой.

Я ободряюще кивнула.

— Но мы расстались.

— Когда? И как долго вы встречались?

— М-ммм…

Я снова кивнула.

— Мы почти два года были вместе. Расстались… — он снова сглотнул, — перед самым Рождеством.

— Меньше четырех месяцев назад? А встречались два года?

— Со мной все в порядке.

— Не говори глупостей. Конечно, ты еще не отошел. Он продолжал стоять на своем, а я подумала: «И слава богу! Значит, ему от меня ничего не нужно!»

В последующие два часа, проведенные тут и еще в двух барах с запутанной обстановкой, я как следует насела на Оуэна и выпытала у него, что:

1) Он занимается тай-чи.

2) Он не ест креветки — не из-за аллергии, а просто не любит.

3) Одна нога у него на полразмера больше другой.

4) Он мечтает поехать отдохнуть на Ямайку.

5) Он считает, что поговорка «Есть ли человек, которого ты любишь настолько, что готов поделиться с ним последней пластинкой жвачки?» намного симпатичнее и гуманнее, чем новая, про парня, который пытается вынуть жвачку изо рта своей девушки, чтобы поделиться ею с только что объявившейся красоткой.

На каждый мой вопрос он задавал мне свой.

— Чего ты боишься больше всего?

— Состариться и умереть в одиночестве, — сказала я, смахнув слезинку. — Нет, нет! — Я жестом его успокоила. — Это из-за вина. А ты чего больше всего боишься?

Он задумался:

— Оказаться запертым в багажнике десятилетнего «Ниссана Микра» наедине с Ури Геллером.

— Отличный ответ! Идем танцевать.

Спустя несколько часов в его довольно опрятной для холостяка квартире мы весело кувыркались в постели. Без одежды. Я, конечно, думала об Антоне — последнем мужчине, с которым я спала; я думала, что после него ни с кем не смогу делить постель. Должна сказать, сегодня все было совсем по-иному. Не только с точки зрения эмоционального накала, но и физически — Антон был худой и долговязый, а Оуэн гораздо коренастее. Но я не жаловалась. Прежде чем продолжить, я поймала Оуэна за руку, заставила смотреть мне в глаза и с выражением объявила: