Но все же она ехала в отчий дом. Что-то незримое тянуло ее туда, неприятное, вязкое. Как будто в самом деле, пожив с маменькой и папенькой, Бьянка должна была разрешить для себя нечто важное…

И вот, наконец, она выбралась у парадного подъезда. Взгляд скользил по дому, подмечая привычные детали. Толстые колонны, поддерживающие балкон на втором этаже, – на них облупилась штукатурка и отваливалась толстыми пластами. Высокие входные двери, краска местами облезла, обнажая старое дерево. Бьянка обернулась, чтобы посмотреть на липы – они нарядно зеленели, шелестя молодыми листочками. И она отвернулась, прикусив губу. Деревья оживали, слушали ветер и улыбались солнцу, тогда как для Бьянки с неба сыпался пепел, застывая на губах горькой коркой.

Их встретила Тутта, присела в заученном книксене, пряча лицо. А потом Бьянка услышала не в меру бодрый голос папеньки:

– Тутта, проводи леди Бьянку в ее комнату и подготовь ей на вечер платье.

Она лишь бровью дернула, хмуро посмотрела на родителя.

– Вечером у нас прием, – сказал граф Эверси, испытующе глядя на дочь.

– Да вы с ума сошли, – устало отозвалась Бьянка, – какой еще прием? Я овдовела, а вы…

Маменька неожиданно проворно подалась вперед и вцепилась в руку так, словно хотела оторвать.

– Милая, мы же понимаем, что тебе нужно отвлечься.

– Мне нужно погоревать спокойно, – прошептала Бьянка, – а вы устраиваете представление… неведомо для кого.

– Будут только самые близкие, друзья, – тяжело проговорил граф Эверси, – Ларно и Шико. Верита давно уже рвалась с тобой встретиться…

– И сейчас, конечно, самое удачное для этого время? А Шико? Неужели и старший здесь будет? Ему место в клинике для душевнобольных!

Папенька пожал плечами и поправил отвороты на рукавах.

– Ну а что. Да, он там был. Но сейчас ему лучше. Что ж его теперь, до конца жизни там держать?

Бьянка стиснула зубы, понимая, что сейчас расплачется от абсурдности ситуации. Это был разговор слепого с глухими. Они не слышали – и не хотели понимать ее. Для них Рой Сандор был сродни кусачей блохе, которая надоедала и надоедала. А теперь ее прихлопнули, и воцарились мир и покой. Можно жить дальше, так, как привыкли.

– Вы… – процедила она. – Вы можете приглашать кого угодно. Но я из комнаты не выйду.

Маменька охнула. Отец поджал губы, а затем сказал:

– Дело твое. Но я уже пригласил друзей и собираюсь провести с ними вечер. А тебе, дорогая, – обратился к жене, – видать, придется развлекать подруг и молодежь.

– С удовольствием, – графиня склонила голову, – я сделаю это с огромным удовольствием.

– Вот и прекрасно. Получайте удовольствие сколько хотите. А я… мне нужно побыть одной. И подумать о муже.

Резко повернувшись на каблучках, Бьянка подхватила подол длинной юбки и поспешила наверх, к себе. Она хватала ртом тягучий воздух с привкусом горечи, и все равно его не хватало. Она споткнулась о ступеньку и едва успела схватиться за перила. Случайно бросила взгляд вниз – маменька и папенька по-прежнему стояли там и смотрели на нее. На их лицах стыла смесь жалости и презрения.

«Как тогда, когда я рассказала им про узурпатора…»

Внизу, у лестницы, стояли совершенно чужие люди, которых она не знала. Выходило так, что не знала…

Постепенно охватывало ощущение нереальности всего происходящего. Как будто попала в чью-то дурную, безвкусную шутку.

– Так нет его больше, Сандора, – донеслось вслед, – ты бы радовалась, что свободна от этого чудовища!

– Я бы предпочла сейчас быть с ним! – рявкнула Бьянка.

А потом заскочила в свою спальню, захлопнула дверь и теперь уже окончательно без сил рухнула на кровать. Невыплаканные слезы душили, требуя выхода. И из горла наконец вырвался сиплый, совершенно нечеловеческий вой.

Она бы все отдала, чтобы Рой был жив и был рядом.

Крылышко бабочки сделалось теплым, Бьянка достала его из выреза платья и прижалась губами.

– Я была такой дурой, Рой, – всхлипнула она, – все делала неправильно. Все! Наговорила тебе гадостей, за что и получила. А теперь и рада бы все исправить, но поздно… увы. Почему ты оставил меня? О, мне так горько, так больно и одиноко… Никто тебя не заменит, никто.

Чувствуя, как по щекам катятся слезы, Бьянка уткнулась лицом в подушку и зажмурилась. А как бы хотелось ей, чтобы он подошел, прикоснулся к плечу… Да что там, пусть бы и сказал какую-нибудь гадость. Только бы рядом, только бы живой. Только бы видеть его кривую усмешку, чувствовать терпкий запах, смесь дорогого табака и морского бриза.

Она лежала в тишине – и думала, думала… А потом не заметила как уснула.

…Когда она оторвалась от подушки, за окном вечерело. В спальне было темно и тихо, но где-то в отдалении трепетали обрывки разговоров, неприятно-раздражающе звенел женский смех. В углу, на кованой подставке, слабо мерцал магкристалл, играя бликами на стеклах и полированных дверцах платяного шкафа. В воздухе плавал запах жареного мяса.

Но что за смех? Бьянка поморщилась.

Ах да. Граф и графиня Эверси, как и обещали, устроили прием.

И Бьянка поймала себя на том, что уже не думает об отце и матери как о родных, близких людях. Конечно, кровное родство осталось, никуда не денешься, но впрочем…

«Глупо было приезжать сюда, – она решительно сжала челюсти, – мне нужно возвращаться. Мой дом теперь не здесь».

Она поднялась на ноги, поборов легкое головокружение, отстраненно подумала о том, что ничего не ела со вчерашнего вечера, а потом, обувшись, осторожно приоткрыла дверь спальни и выглянула.

Голоса стали громче. Теперь к ним примешивался звон посуды, ругань служанок на кухне. Запахло табачным дымом, словно где-то неподалеку курили.

Бьянка на минуту прикрыла глаза, привалилась к стене. Нет уж, хватит с нее. Она возвращается в дом Сандора и… больше никому ничего не должна. Граф и графиня… они еще раньше отказались от нее, так отчего же все это время она как будто цеплялась за ускользающую надежду? Ждала того, чего никогда не было и нет?

И она тихо-тихо побрела вперед по коридору, придерживаясь за стену. Вокруг царил сумрак, в высокие окна с любопытством заглядывало темное небо, и лишь со стороны лестницы на пол и стены падал рассеянный свет.

Когда Бьянка услышала мужские голоса, то невольно остановилась, даже дышать перестала. Первый голос она узнала сразу, это был папенька. Вторым… кажется, вторым был Вельмар Шико, отец семейства. Запах дыма стал плотным, царапал горло, и Бьянка даже зажала рот рукой, чтобы не закашляться.

– Ну что, Роланд, – проговорил Шико, – ты свое дело сделал.

Молчание. Потом папенька ответил задумчиво.

– Да ну… Это Бьянка ему яд подлила. Хоть какая-то от нее польза…