— Ты прекрасно знаешь, что они не его дети! — поднявшись, Женя с грохотом отшвырнул ногой стул. — Я вообще не понимаю — ведь дядя Сережа прописан в квартире тети Ады?

Петр Эрнестович изумленно посмотрел на сына и, почему-то почувствовав себя виноватым, начал объяснять:

— Да, нам пришлось дядю Сережу отсюда выписать — если бы тетя Ада не успела его к себе прописать, после ее смерти квартира бы пропала. А так мы со временем сделаем родственный обмен, и квартира тети Ады останется тебе. Эрик медик, когда у него закончится стажировка, я оформлю его в свой институт и ему тоже сделаю квартиру. Мы с мамой и дядей Сережей так и планировали — у каждого из вас будет своя жилплощадь, потому что вы молодые, захотите жить отдельно, а мы уж будем доживать свой век здесь, и Сережа останется с нами. Позже бы я самому себе сделал квартиру через свой институт, и эта квартира отошла бы Маше, но теперь вот так получилось, что Маша американка, отрезанный ломоть.

— Папа, ну что ты говоришь! — Маша погладила отца по плечу. — Мне квартира не нужна, но какой же я отрезанный ломоть!

— Почему я должен отсюда уходить и оставлять эту квартиру дяде Сереже? — глаза Жени недобро сузились. — Я живу здесь и прописан здесь, а дядя Сережа прописан в той квартире — так пусть он и уходит. Почему он, когда вернулся со своей экспериментальной базы, поселился здесь да еще привез с собой свою жену и ее детей? Это мой дом, и я не хочу, чтобы мне мешали! Из-за них и их проблем я постоянно отрываюсь от работы над диссертацией.

Наступила гробовая тишина, потом Эрик свистящим шепотом сказал брату:

— Заткнись, а то я сейчас сам тебя заткну!

Не ответив, Женя выскочил из комнаты. Маша заплакала, спрятав лицо в ладонях.

— Папа, что такое случилось с Женей? Он с ума сошел? Он никогда не был таким… таким злым.

Петр Эрнестович был бледен и выглядел сильно расстроенным.

— Возможно, я должен был поговорить с вами об этом раньше, — сказал он, — но нам с мамой всегда так хотелось, чтобы вы росли свободными от бытовых мелочей! Я не думал, что из-за квартиры Женя так…

Маша начала всхлипывать, Эрнест торопливо произнес:

— Не огорчайся, папа, у Женьки иногда случаются заскоки, ты же знаешь. Помнишь, как он один раз при Тане отозвался о тете Наташе, после ее гибели? Мама тогда даже дала ему пощечину, а ведь она никогда прежде и пальцем не тронула никого из нас. Но потом Женька жутко мучился и жалел об этом, я знаю. Ну, находит на человека, что сделаешь?

Петр Эрнестович покачал головой и вздохнул.

— Ладно, не будем об этом. Что бы с вами ни случалось в жизни, мама всегда говорила мне: «Это наши дети, Петенька, ничего не попишешь». Женя — мой сын и ваш брат, чтобы он ни делал, как бы он себя ни вел.

— Машка, немедленно прекрати реветь! — строго проговорил Эрнест. — Папа, ты только не расстраивайся, я ему вправлю мозги — по-братски, не волнуйся.

Однако Женя, взяв себя в руки, вернулся минут через десять.

— Я очень извиняюсь, — весело произнес он, садясь на свое место, — кажется, наговорил нехороших вещей, прошу прощения. Папа, прости, пожалуйста, я не хотел никого обидеть, но с этой диссертацией у меня иногда ум за разум заходит.

Выражение лица Петра Эрнестовича оставалось расстроенным.

— Нет, возможно, ты и прав, — ответил он, — это моя вина. В восемьдесят девятом, когда закрылась база, у Сережи был выбор — ему предлагали возглавить кафедру на биофаке МГУ, он мог остаться в Москве и обменять квартиру Ады на московскую. Это я настоял на том, чтобы они с Халидой приехали в Ленинград. И на том, чтобы мы жили все вместе. Я чувствовал себя безумно одиноко после смерти Златушки, а тут еще Эрнест собрался в Париж на стажировку, Маша постоянно где-то носилась со своими гастролями, ты почти не бывал дома. Мне просто страшно стало остаться одному. Но я не подумал, что для тебя это создаст помехи — квартира у нас большая.

— Папа, тебе не нужно оправдываться, — нетерпеливо прервал его Женя, — я же сказал: я извиняюсь.

— Не прерывай меня, пожалуйста, я еще не все сказал, — лицо и взгляд отца внезапно стали жесткими, — так вот, хочу тебя успокоить: Халида сюда уже не вернется. Не хотел вам говорить, но врачи отводят ей еще от силы два-три месяца жизни.

— Папа! — ахнув, Маша поднесла руки к горлу.

— Подожди, дочка, я должен все объяснить твоему брату. Дальше: Рустэмчик с Юркой останутся в Москве — на этом настаивает Лиза. Она теперь единственная женщина в их семье и полагает, что братьям с ней будет лучше, а Сережа при нынешних обстоятельствах не считает себя вправе идти против ее желания. Что он сам для себя решит, я пока не знаю, и он не знает — ему сейчас очень плохо. Всем нам сейчас плохо — гибель Дианы полностью разрушила нашу жизнь. Ты, Женя, и сам за это время стал другим, разве ты не замечаешь?

От слов отца Женю внезапно замутило, он побледнел, глаза его яростно сверкнули.

— Меня это абсолютно не касается! — в голосе его звенело бешенство. — Почему я должен из-за нее переживать? Родная сестра уже обо всем забыла — замуж, видите ли, торопится! Шлюха! И та такая же была, поэтому ее и убили! Из-за этого…

Он не договорил, потому что Эрнест коротким ударом в лицо опрокинул его на пол вместе со стулом. Вскочив на ноги, Женя вцепился в отворот рубашки брата и, рванув ее, с треском разорвал пополам. Маша громко взвизгнула, еще минута, и они покатились бы по полу. Петр Эрнестович, поспешно поднявшись, вклинился между сыновьями и растолкал их в разные стороны — оба при этом с удивлением почувствовали, что руки отца, несмотря на возраст, сохранили прежнюю силу.

— Стоп! Еще драки в нашем доме не хватало! Постыдитесь, здесь ваша сестра, она ждет ребенка! А тебе, сын, — он посмотрел на слизывающего кровь с губы Женю, — я мешать в этой жизни не хочу. Поэтому решай сам: останешься здесь, а я уйду жить в квартиру Ады, или я останусь здесь, а ты уйдешь.

Женя отвел глаза и, потрогав мизинцем разбитую губу, мрачно буркнул:

— Ладно, давай ключи от квартиры тети Ады, я сам туда уйду.

Он переехал в тот же день, Маша и Эрнест улетели через неделю — даже не позвонив ему и не попрощавшись. Отец звонил только один раз — коротко сообщил, что перевел ему деньги на сберкнижку. Женей постепенно овладевало отчаяние и злость на самого себя — идиот, если начали сдавать нервы, то следовало просто отговориться головной болью и уйти. Для чего было устраивать всю эту нелепую заварушку, восстанавливать против себя отца, брата и сестру! Теперь в ближайшее время дорога к Маше в Штаты закрыта, Эрнест, если останется после стажировки работать во Франции, тоже вряд ли протянет руку помощи, а отношения с научным руководителем придется выяснять без отцовской протекции.

В начале сентября он должен был передать зарплату за два месяца кооперативу Аслана Гаджиева, но приехал в совхоз без денег и объяснил людям, что из-за августовского путча возникли проблемы с перечислением валюты из-за рубежа — пусть продолжают работать, деньги им будут полностью выплачены в ноябре или даже, может, раньше. Аслан поверил — расспрашивать и уточнять не стал, лишь кивнул.