— Эдлин, видите ли, рассердилась на меня, потому что Неда выразила свою благодарность мне, а не ей! — недовольно сказал Хью.

— Неужели она считает, что должно было быть наоборот?! — хохотнул Уортон, но, прочтя на помрачневшем лице Хью ответ, воскликнул: — Нет, вы шутите, милорд!

— Ох уж эти женщины! — вздохнул Бердетт. — Вечно они вмешиваются в дела мужчин.

— Она попыталась приписать себе великодушный поступок милорда, — угрюмо заметил сэр Линдон, никогда не упускавший случая подчеркнуть чужие просчеты.

— Но вы не можете отрицать, что, не заступись миледи за Бердетта с женой, им бы пришлось уйти? — громко произнес Дьюи, и все снова посмотрели на него, отчего он покраснел еще больше.

— Но решила-то не она, — пробормотал Уортон, покачивая головой.

— Не беспокойтесь, милорд, — сказал Бер-детт. Подождав, пока Этельберга поставит на стол кувшины с элем, он наполнил все кружки, до которых смог дотянуться. — Моя жена пообещала поговорить с миледи, она все исправит.

— Каким образом? — недоуменно спросил Хью, оторвав хмурый взгляд от плескавшегося в кружке эля.

Бердетт был явно сильно взволнован.

— Видите ли, — ответил он, беспокойно ерзая на стуле, — моя жена известная гордячка. Я был несказанно удивлен, когда она поцеловала вам сапог. Мне даже пришла в голову мысль, что она сделала это ради меня…

Никто не засмеялся; накал страстей, приоткрывшийся в торопливом признании Бердетта, скорее пугал.

— Наедине она выразит миледи свою благодарность в более теплой форме, — в спешке глотая слова, продолжал управляющий, — и я молю Бога, чтобы это смягчило досаду миледи и прекратило вашу размолвку.

— Но это же несправедливо! — горячо возразил Уортон.

— Брось! — сказал сэр Ричард, возя кружкой по столу. — Женщины — жалкие создания: ни силы у них, ни здравого смысла. И ничего с этим не поделаешь!

— А что бы они стали делать, будь у них сила или, скажем, власть? — задал риторический вопрос сэр Линдон и сам же на него ответил: — Уверен, они распорядились бы всем исключительно бездарно.

Опьяневший Уортон взгромоздился на скамью и с ехидной гримасой обвел рукой каморку.

— Большинство из них не сумеет правильно распорядиться и глиняным горшком, — рассуждал он, пошатываясь. — Если их допустить до власти, не видать нам порядка, как своих ушей! Что зря говорить, к ним надо относиться, как они того заслуживают, — учить уму-разуму да покрепче, не жалея палки…

Прежде чем Хью сообразил, что происходит, Уортона приподняло, и, брыкнув в воздухе ногами, он с хрюканьем обрушился на пол.

Возле его скамьи стояла яростная огромная Этельберга, ощетинившаяся и пыхтевшая, словно ежиха, окруженная волчьей стаей.

— Вы жалкая шайка болванов и подхалимов! — рявкнула она.

— Этельберга! — попытался урезонить ее Бердетт, привстав со скамьи.

Хозяйка пивной ткнула пальцем в его сторону, и управляющий, будто повинуясь ее жесту, снова плюхнулся на место.

— Проходя маршем через эту деревню, вы, безмозглые вояки, каждый раз сжигаете мою пивную, — продолжала она. — Кто из вас осмелится сказать мне, что это разумно? — Этельберга медленно обвела взглядом примолкших рыцарей. — Вы не понимаете главного: что мир лучше ваших бесконечных дрязг. Имей вы хотя бы такие мозги, какие Господь дал самой крошечной девочке, вы бы всю жизнь благодарили своих женщин за то, что они пытаются учить вас доброте.

Дьюи что-то невнятно пробормотал.

Хью решил, что молодой человек, пожалуй, согласен с хозяйкой.

— Ваши жены просят только одного — чтобы вы уважали их разум, но куда там! Вы, благородные рыцари, слишком ослеплены своей гордыней!

— Как ты смеешь говорить такое графу?! — едва не задохнулся от негодования сэр Филипп, наконец опомнившись от неожиданности.

— Да пусть болтает, что хочет! — Хью махнул рукой, встал, поплотнее стянув капюшон. — Не стану же я в самом деле убивать за дерзкий язык хозяйку пивнушки в свой первый день в Роксфорде.

— Некоторые бы так и поступили, — усмехнулась Этельберга.

— Но не я. — Хью направился к двери. — Ты правильно рассчитала, я не такой кровожадный.

— В таком случае ступайте к жене и поблагодарите ее за то, что она отдала вам свою руку да еще взялась управлять вашим имением.

Хью уже у самой двери резко остановился и обернулся к хозяйке. Она двинулась к нему.

— Откуда ты об этом знаешь?

— Этельберга всегда все знает, — произнес Бердетт. Он сидел за столом, прикрыв рукой глаза.

— Не все, конечно, — возразила женщина, приближаясь к Хью, — но вполне достаточно. Я, например, знаю, кто ваша жена и как к ней относился наш прежний хозяин.

Хью повернулся к двери и вышел, но, едва Этельберга оказалась за порогом, он крепко схватил ее за мягкую, жирную руку и подтащил к себе. Этельберга попыталась вырваться, но не тут-то было.

— Моя жена не водила знакомства с твоим хозяином! — прошипел он и поволок ее подальше от двери, чтобы их никто не подслушал.

— Так-то оно так, — затараторила Этельберга, — но он имел привычку постоянно крутиться возле женщины, от которой у него мурашки шли по коже.

Хью не верил своим ушам. Он же спрашивал Эдлин, знакома ли она с Пембриджем, но получил отрицательный ответ. Ему припомнилось, как она, говоря свое «нет», отвела глаза…

— Почему ты решила, что он ухаживал за моей женой?

— Он часто бывал в замке Джэггер и возвращался оттуда с бешеными глазами. — Этельберга вырвала свою руку и потерла тут же появившийся синяк. — Местные девушки с каштановыми волосами и зелеными глазами дрожали и прятались.

— Вряд ли это доказывает, что у моей жены было что-то с Пембриджем!

— Я не любительница сплетен, милорд, — кокетливо прищурившись, толстуха ткнула Хью в грудь пухлым пальцем, — я ничего такого вам не говорю. Слушайте и понимайте меня правильно. Если бы что-то было, я бы так и сказала. Просто один странствующий менестрель как-то болтал, что люди в замке Джэггер считают свою госпожу слишком добродетельной для их развратника-графа. Я ответила ему, что мне наплевать на дурацкие слухи да еще из такой дали, а менестрель рассмеялся и сказал, что я напрасно так равнодушна, потому что за ней не прочь приударить мой собственный хозяин.

— Но почему она не рассказала об этом мне? — пробормотал Хью, вопрошая не столько свою собеседницу, сколько себя самого.

— Постеснялась, милорд. Потому что ухаживания Эдмунда Пембриджа никому не делают чести. Я пыталась предупредить Бердетта, но он отмахнулся, велел заниматься горшками и не совать нос в мужские дела. А я все-таки скажу вам, милорд, — Этельберга понизила голос, — Пембридж из тех, кто ни за что не упустит своего, и, пока он жив, я бы не была спокойна за Роксфорд, а вам советую подумать о безопасности жены.