Альбинос взял мешок с травами и повесил на пояс, нахохлился возле костра и стал думать, что же делать дальше. Надо было возвращаться назад в Тамврот, но он не мог представить, как доберется туда пешком в своем состоянии. Время медленно текло, костер тлел и трещал, ночь ползла к рассвету. Когда вокруг начало сереть, Белый вдруг услышал голоса, доносившиеся со стороны леса по другую сторону дороги. Низкие, грубые, громкие. Послышался веселый смех. От ужаса замерло сердце в груди. Это не могли быть честные люди. Скорее всего, грабители все-таки вернулись.

Белый вскочил с места и бросился в лес, не разбирая дороги. Сердце бешено колотилось, мелькали ветви, кусты, стволы. Во рту разливался мерзкий привкус, в глазах все прыгало, голову пронзало острыми вспышками боли.

Холм, поросший лесом, шел под уклон. Белый бежал, рискуя упасть и разбиться о любое дерево по дороге. Но его охватил дикий страх смерти, и он уже не мог остановиться, хотя легкие готовы были разорваться, а голова — лопнуть. Склон неожиданно кончился, и Ворон пробежал по инерции еще несколько шагов. Ноги вдруг ушли глубоко в грязь, под ними захлюпало. Белый понял, что угодил в болото. Страх толкал в спину, полз ручьями ледяного пота по загривку. Он принялся осторожно пробираться вперед, ощупывая подобранной палкой путь. Здесь было неглубоко, и альбинос смог пробраться по островкам дальше. Там начинался участок твердой земли.

Вокруг росли скрюченные деревья без листвы. Шелестела сухая болотная трава, противно пищала какая-то птица, высоко, скрипуче, на одной навязчивой ноте. Белый брел вперед. Эффект от трав туманил мысли, все виделось будто во сне, только страх по-прежнему ворочался в груди. Мысли тяжело путались, рвались, слипались в черный, пропитанный кровью ком. Альбинос уже не понимал, где он и куда движется. Знал только, что назад нельзя.

Деревья вонзались голыми стволами в серое небо. То и дело с голых стволов срывался черный ворон или серый болотный ястреб и бесшумной тенью исчезал в чаще. Ноги увязали в бурой грязи, мягко колыхалась вокруг ряска, в шуршании камышей и осоки слышался шепот, как будто кто-то торопливо переговаривался на чуждом человеческому уху языке.

От боли под черепом небо казалось черным, а перед глазами мелькали светящиеся точки. Белый оступился и упал в жижу. Повернул голову. На прелом гнилом стволе серели мелкие грибочки на тоненьких ножках.

«Вдовий плащ», — всплыло в гудящей голове название. Грибница и вправду напоминала ветхую расползающуюся ткань из серой шерсти. Белый прикрыл глаза и облизнул губы. Вдовий плащ обладал галлюциногенными свойствами и был ядовит. Но в то же время мог придать сил, унять боль и убить болезнь в теле. Белый лежал и отчаянно пытался вспомнить — весной был ядовит вдовий плащ или осенью. От этого сейчас зависела его жизнь. Но вспомнить не удавалось. Альбинос посмотрел на низкое серое небо. В шепоте камышей слышалось убаюкивающее утешение. Хотелось спать, хотелось уйти от боли. Белый устал от нее. Он протянул руку, собрал с бревна серую осклизлую грибную массу и сунул в рот. Грибы лопались на языке, таяли во рту.

Потом снова поднял глаза на небо и стал ждать. Во рту противно горчило, но потом горечь сменилась холодящей сладостью. В шепоте осоки появилась мелодия, и Белый вдруг понял, что это песня, и даже разобрал слова:

«Иди, иди по болотной земле, навстречу осенним звездам, навстречу весенней любви, иди, иди по болотной земле, она ждет тебя, она нуждается в тебе, и ее косы сияют золотом, они мягкие, словно шелк, тонкие, словно серебряные нити паутины, и вся она — ласка и нежность».

Небо слабо замерцало. Белый поднялся, не чувствуя тела. Все виделось отчетливым, как во сне. Он видел вглубь мягкой болотной земли: там, где в вязкой жиже заканчивались корни трав и деревьев, начиналась бездна, в которой качались застывшие тела мертвецов, а под ними, еще ниже в черную глубину, спали огромные черные бесформенные создания, спали и видели во сне его, Белого Ворона, стоящего над ними посреди ряски и поющих камышей.

Каркнул ворон с ветки, позвал за собой, распахивая крылья, разбрызгивающие тьму, и Белый пошел за ним сквозь болото, мертвый лес и ветер. Где-то мягко звучал барабан, то ли под землей, то ли в лесу, то ли в его голове.

Белый брел за вороном, глядя на смутные серые тени, таившиеся за каждым кустом. Это было их место, и они не любили, когда кто-то тревожил их жизнь, подсматривал за ними. Они очень хотели дотянуться до Белого своими мягкими полупрозрачными руками, погрузить его в черную болотную жижу, чтобы он опустился вниз, к мертвецам, колыхавшимся под сплетением трав и корней, мертвецам, чья плоть в плотной бурой грязи не гнила и не тлела. Но они, эти серые тени, боялись крика ворона, за которым шел Белый. Они вздрагивали и прятались за деревьями, безмолвно отступали.

Крик черной птицы отражался от деревьев, вибрировал черненым серебром, звенел сталью, как старый добрый меч, дрожал, и травы волнами расходились от него, стелясь по земле.

Белый шел, падая на колени и снова поднимаясь из грязи, и в вороньем крике слышал смех, ободрение и ритм. Они танцевали в лесу — человек и ворон, танцевали древний танец на болоте между мертвых деревьев, и серые тени подсматривали за ними, не смея приблизиться.

К танцу присоединились деревья, небо и ветер. Все кружилось, и барабан гремел в такт вороньему крику, и земля волновалась под ногами, тоже желая присоединиться к танцу. А потом Белый увидел, как среди серых туч появляются разгневанные туманные лица с развевающимися волосами, и ветры сошли с ума, и кипели вокруг, увлекая голые деревья в безумную пляску, и звучали рога и трещотки, и он смеялся, танцевал и хрипло пел по-вороньи, и черная птица несла его на своих крыльях…

…Белый очнулся в полной тьме. Открыл глаза, потом закрыл — никакой разницы. Но темнота была живой, холодной и очень, очень опасной. Там были существа — не те серые тени, которые ему смутно помнились, нет. Эти были гораздо опасней, гораздо черней и голодней. Они тихо смеялись шелестящим смехом, от которого Белого продирал мороз по коже. Они знали, что он проснулся и слышит их. Знали и придвигались в темноте все ближе, ближе, ближе.

Белый отполз назад и уперся спиной в твердый ствол поваленного дерева. Слепой, больной и беспомощный. Черная птица оставила его. Альбинос поднял перед собой руку, защищаясь от тьмы и голосов. Запястье обожгло болью. Он почувствовал, как пульсирует та странная царапина в виде птичьего следа, что он нашел у себя на коже. Она нестерпимо чесалась.

Шепот во тьме стал вязким, от него замерзли ноги и сдавило горло. Пот стекал на глаза, щипал их. Белый зажмурился и вскочил на ноги. В лицо и грудь ударил порыв ветра, так сильно, что он задохнулся. Вокруг стало пусто, в ушах свистел ветер, и сам он вертелся в воздухе.

Открыв глаза, он увидел качающиеся верхушки деревьев, так же отчетливо, как днем, даже еще ярче. Ветер рвал перья и крутил через голову. Белый судорожно махал — крыльями?! — и не мог понять, что происходит.

Тут крылья поймали ветер, и тот понес Белого над болотом — прочь, прочь, сквозь кипящие тучи. Влага оседала на белоснежных перьях, а внизу расстилались бесконечные трясины. Выше, выше, дальше, дальше, под грохот собственного сердца. Белый опьянел от полета, ветра и неба. Он открыл рот и закричал — пронзительный вороний крик разорвал тучи, отразился от неба и упал вниз, в болота…