Наиболее близким к наркому, пользовавшимся его полным доверием человеком и часто выполнявшим его обязанности, когда тот занимался сугубо политическими делами, являлся Эфраим Маркович Склянский. Родившийся в 1882 году и получивший специальность врача в 1916-м, он еще во время обучения в Киевском университете в 1913 году стал социал-демократом, а во время мировой войны вел революционную агитацию в армии. В октябре 1917 года Склянский вошел в Военно-революционный комитет при Петроградском совете и с этого времени был близок Троцкому.

По инициативе Троцкого 6 сентября 1918 года Высший военный совет был преобразован в Революционный военный совет республики (Реввоенсовет). Состав его часто менялся, неизменными оставались лишь Троцкий и Склянский, ставший его заместителем и фактически руководителем Реввоенсовета.

Другие приближенные были менее значительны, а некоторых даже можно назвать людьми скользкими и авантюристичными. Таковым был, к примеру, участник убийства германского посла Мирбаха Яков Блюмкин. Этот левоэсеровский искатель приключений был уверен, что советская власть не может его казнить за убийство «германского империалиста». Тем не менее он скрылся, а в ноябре 1918 года поехал в Киев, где участвовал в подготовке убийства германского генерала Эйхгорна. В апреле 1919 года Блюмкин сдался советским властям, был помилован и даже принят в РКП(б). Троцкий взял Блюмкина в свой секретариат и охрану, понимая, что этим он привязывает авантюриста к себе и сможет использовать его для выполнения самых неприглядных поручений.

Исключительно важным был вопрос о непосредственном военном руководстве Красной армией. Совнарком и Троцкий в качестве его члена придерживались мнения, что пост главнокомандующего должен быть отделен от поста наркома.

Первого сентября 1918 года главнокомандующим Вооруженными силами РСФСР был назначен перешедший на сторону советской власти бывший полковник Генерального штаба, начальник Латышской дивизии Юкумс (Иоаким Иоакимович) Вацетис.[567] Это назначение было для Троцкого компромиссным — другого достойного командующего он не видел. Между ними сложились довольно напряженные отношения, ибо Вацетис отличался резкостью и не терпел вмешательства в его дела. Троцкому запомнилось, как перед военным парадом 2 мая 1918 года Вацетис неожиданно потребовал, чтобы парад принимал Ленин, а когда стало известно, что главным действующим лицом будет Троцкий, его стрелки по приказу командира демонстративно покинули Ходынское поле.[568]

Двойственное отношение к Вацетису, явно снисходительная, причем совершенно неоправданная оценка его полководческих качеств были сохранены Львом Давидовичем на многие годы. Он писал в мемуарах: «В противоположность другим военным академикам, он не терялся в революционном хаосе, а жизнерадостно барахтался в нем, пуская пузыри, призывал, поощрял и отдавал приказы, даже когда не было надежды на их выполнение. В то время как прочие «спецы» больше всего боялись переступить черту своих прав, Вацетис, наоборот, в минуты вдохновения издавал декреты, забывая о существовании Совнаркома и ВЦИКа… Возможно, что на сон грядущий он почитывал биографию Наполеона и делился нескромными мыслями с двумя-тремя молодыми офицерами».[569] Наполеоновские помыслы Вацетиса, если они существовали, что весьма сомнительно, явно нервировали наркомвоенмора.

По свидетельству наблюдательного американского журналиста Артура Рэнсома, находившегося в России в эти годы, армейским примером Троцкого воспользовался Л. Б. Красин, который, будучи народным комиссаром промышленности, а затем путей сообщения, стремился максимально использовать старых инженеров и других специалистов.[570]

В конце лета 1918 года был сформирован личный поезд наркомвоенмора. Поскольку поезд стал символом власти, а его появление вблизи опасных участков военных действий способствовало повышению оптимистических настроений в частях Красной армии, чему способствовали свойственные Троцкому пропагандистские и в полном смысле слова театральные эскапады, кратко остановимся на том, что собой представлял этот железнодорожный состав.[571]

Поезд наркома по военным и морским делам срочно был укомплектован в ночь на 8 августа 1918 года для поездки на Восточный фронт в связи с чехословацким мятежом и присоединением к нему антибольшевистских воинских формирований. После первого отправления с перрона Казанского вокзала Москвы утром 8 августа поезд совершил 36 рейсов, пройдя свыше 100 тысяч километров,[572] то есть два с половиной раза «опоясав» земной шар. Не случайно нарком связывал с ним почти всю свою военную деятельность: «Моя личная жизнь в течение самых напряженных годов революции была неразрывно связана с жизнью этого поезда… Поезд связывал фронт и тыл, разрешал на месте неотложные вопросы, просвещал, призывал, снабжал, карал и награждал».[573]

Разумеется, дело было не в «качествах поезда», а в возможности появления наркома в самом неожиданном месте с непредсказуемыми последствиями, как позитивными, так и негативными, для командиров и комиссаров Красной армии.

Как свидетельствуют многочисленные документы Центрального военного архива России, первоначально в поезде было 15 вагонов, постепенно его состав увеличивался, он обрастал вспомогательными, охранными и снабженческими поездами, а сам наркомовский состав был разделен на два. В специальных вагонах размещались секретариат наркома, телеграф, радиостанция, типография, библиотека, гараж, электрическая станция и баня. Часть вагонов имела броневую защиту. Один паровоз не мог справиться с тяжелым составом. Вели его два паровоза, причем один, когда поезд не передвигался, использовался в качестве «курьерского» для доставки экстренных сообщений, прессы и т. п. в близлежащие пункты. Наличие телеграфа обеспечивало связь Троцкого с Лениным, со Склянским и другими чинами наркомата. Радиостанция давала возможность получать оперативные данные о международной и внутренней ситуации. В гараже, размещавшемся в специальном вагоне, находились несколько грузовиков и легковых машин, которые обеспечивали передвижение Троцкого и членов его штаба по частям и гарнизонам в сопровождении хорошо вооруженной и экипированной, одетой в черные кожанки охраны. Сам Троцкий также предпочитал черное кожаное обмундирование, правда, часто надевая поверх непромокаемый плащ защитного цвета. Он вспоминал: «Все носили кожаное обмундирование, которое придает тяжеловесную внушительность. На левом рукаве у всех, пониже плеча, выделялся крупный металлический знак, тщательно выделанный на монетном дворе и приобретший в армии большую популярность… Каждый раз появление кожаной сотни в опасном месте производило неотразимое действие». Иначе говоря, и здесь Троцкий прибегал к хорошо освоенным им театрально-пропагандистским приемам воздействия на толпу новоявленной «черной сотни».