– Джорджтаун? Это Каймановы острова, черт возьми…

– Да, прекрасный отдых и не менее прекрасная возможность совместить его с деловыми целями, Отто Валентинович. Офшорная зона Заморской Британской территории, – с долей иронии заметил Дворкин. – Очень удобные банки…

– Намек ваш понял, – хмыкнул Зинкявичус. – Однако Каймановы острова, как мне помнится, являются членом CFATF, Группы Карибского региона по борьбе с отмыванием доходов, полученных преступным путем? И Соглашение о правовом взаимодействии с США и Великобританией подписали?

– Совершенно верно. Однако британцы народ ушлый, Отто Валентинович! Режим конфиденциальности, установленный Ордонансом 1979 года, делает передачу и получение конфиденциальной информации преступлением, за которое можно подвергнуться крупному штрафу и угодить на три года в тюрьму…

– Подготовьте запрос на этого деятеля в Секретариат нашей Лионской штаб-квартиры, Сергей Васильевич, – Зинкявичус пожевал губами. – Степень важности: оранжевый угол. И справочку по нему короткую подготовить надо – если наши европейские коллеги что-то уточнять станут… А что вы думаете о предложении Кирьянова?

– Поживем – увидим, Отто Валентинович, – устало улыбнулся Дворкин. – Очень хочу думать, что здесь – просто желание помочь столичному другу или оперативный азарт.

Выезд на каменный пляж решили отложить на три дня: раньше решить некоторые щепетильные вопросы технического обеспечения было никак нельзя. Да и семья Алдошина тоже собиралась в Москву, и приходилось часто подключаться к предотъездным хлопотам. Два вечера подряд в условное время, он включал «серый» телефон, чтобы позвонить Абверу, но ни тот, ни Семен не отвечали.

Раздобыть оружие Алдошин решил через Крота – так среди своих звали Дмитрия Кратникова, угрюмого мужика возрастом от сорока до пятидесяти.

Крот специализировался на старом «огнестреле» и боеприпасах времен Русско-японской войны начала ХХ века и боев по освобождению юга Сахалина в августе 1945 года. Прочие копари старались по возможности дел с Кротом не иметь именно по причине его специализации и упорных слухов о том, что он тесно связан с «братками» и снабжает их не только стволами, но и взрывчаткой для внутренних разборок. Кроме того, Крот не брезговал «долбить по костям» – рыться в старых окопах, без всякого уважения к солдатам минувших войн, и хотя этим грешили многие «черные археологи», большинство из них, находя останки солдат, хоронили их.

Найти Крота оказалось нетрудно: сделав пару звонков приятелям, Алдошин раздобыл номер его мобильника и отправил эсэмэску с просьбой перезвонить: на звонки тот, как правило, не отвечал.

Минут через сорок Крот перезвонил:

– Чего надо?

– Встретиться бы, Дима. Дело есть по твоей части. Ты в городе сейчас?

– На рыбалку собираюсь. Давай, если горит, через час на объездной дороге. Третий километр…

Вопреки мрачным предчувствиям долгого ожидания, встреча произошла вовремя. Алдошин сразу перешел к делу:

– Крот, мне ствол требуется. В рабочем состоянии. Сделаешь?

– Не вопрос. Есть пара японских намбу, есть тэтэшник. Состояние не очень товарное, но от пары-тройки выстрелов не разорвет. Мишаня, а тебе пулемет не требуется? Станкач, японский, тип 97, для десантников был разработан. Прямо с контейнером для выброса с парашютом – сохранность идеальная! И недорого…

– Нет, я не на войну собираюсь, Дима! – рассмеялся Алдошин. – Куда мне такая «дура»? Мне карманный ствол нужен! Намбу – это что-то вроде вальтера немецкого?

– Похож. Так его возьмешь? Семьсот баксов без патронов, каждая обойма еще двести.

– А как насчет скидки для коллеги, Крот? Дороговато…

– Это уже со скидкой. Другому бы за штуку зелеными задвинул.

– Ладно. С одной обоймой. Аванс нужен?

– Не аванс, а полная предоплата, Миша! – чуть улыбнулся Крот. – Если баксы с собой – давай. А вечером звякну – заберешь ствол. Как сам понимать должен, я свой товар не дома держу…

Днем позвонил Семенов: попросил подъехать к нему в бутик и забрать свои кровные. Какие? А тут покупатель один за твой сервиз и веер отвалил не торгуясь. Алдошин отключился и фыркнул: ну надо же! Витька сам на себя не похож!

Завернул в торговый центр, благо проезжал, считай, рядом.

– Быстро ты! – удивился Семенов. – Видать, совсем с финансами плохо, друг? Абвер на голодном пайке держит? На, держи!

Он положил на стол четыре пятитысячные купюры, но когда Алдошин взялся за деньги, придержал их пальцем.

– Миша, не надумал словечко за меня замолвить? Да ты присядь, потолкуем!

Алдошин вытаращил глаза:

– Словечко? За тебя? Витя, я тоже иногда нахальным бываю, но ты превзошел! После всех твоих художеств и наездов я за тебя слово замолвить должен?!

– Да о чем ты, Миша? Все гараж поминаешь? Так мы с тобой уже давно обсудили – я тут не при делах!

– Обижаешь, Витя! За дурного, что ли, держишь? А Вадик из Долинска сам по себе на меня напрыгнул?! Он же сам мне признался, когда большие дяденьки ему пальчиком погрозили и меня трогать не велели, – немного схитрил Алдошин.

– Не знаю никакого Вадика, – чуть сморгнул Семенов. – Чего несешь-то?

– Дает парнишка! – продолжал удивляться Алдошин. – И Абвер не с тобой, выходит, после того долинского наезда беседу проводил?

– То мои с ним дела, – уклончиво ответил Проперухин. – А у нас с тобой – свои.

– Нет у нас с тобой никаких дел, Витя! И не будет, – Алдошин решительно встал, двинулся к выходу. – За двадцатку думал купить? Подавись!

– Да бери, бери! – Семенов вскочил, догнал Алдошина, сунул деньги ему в карман, пошел провожать. – Ты на кладбище у матери давно был, Миша?

– Это ты к чему? – Алдошин остановился, сбросил руку Семенова со своего плеча.

– Да просто вспомнил, был там на днях, на могилке у своих стариков посидел. Тебе бы оградку заменить у матери, Миша… Или покрасить, что ли – несолидно!

– Не твое дело!

– Конечно, не мое! – вздохнул Семенов. – Я так, по приятельски… Да! Вспомнил – видел там могилу Фигуры – помнишь такого деятеля из лихих девяностых, Миша? Как его «братва» хоронила! С какой помпой! А теперь…

Семенов, бережно поддерживая Алдошина под локоть, шел рядом к выходу из торгового центра, раскланивался по пути со знакомыми и коллегами по бизнесу и продолжал болтать, не глядя на спутника и всем своим видом создавая атмосферу непринужденной светской беседы. На широких ступенях он, наконец, замолчал, глянул Алдошину прямо в глаза и серьезно сказал:

– Ты все-таки подумай насчет меня, Миша! Не пробросайся! Владислав Николаевич тебя уважает, к мнению твоему прислушивается… Я ведь гораздо полезнее в поле для тебя буду, чем этот, как его… Мурин, что ли?