с мамой и папой. Мы росли с ними. Развивались, становились личностью… Блять! Они всегда должны быть с нами! Подсказать, научить, тормознуть… Сука! Просто обязаны! Они ответственны за нас! Всегда! Всегда… Пап, не бросай меня! Умоляю! Я не готов. Я никогда не смогу быть готовым. Я так много не понял. Не оставляй, умоляю. Пап!

Нет ответа. Даже вздоха. Движения руки. Ничего! Просто пустое, бренное тело без мыслей, слов и тепла. Чуждое и бессмысленное. Только лик, который и то стал походить на сухую мумию.

Я не смогу это принять. Слишком резко… слишком глупо.

Оторвал лицо от тела. Не смотря на присутствующих, резко и с ненавистью вопросил:

— Как это произошло?

Я не мог ориентироваться на силуэты, только голос: его звук, принадлежность и тембр.

— Это моя вина, сынок, — голос мамы. — Я оставила Юру. Я спешила. У Анны Леонидовны был выходной.

— Ты оставила больного отца одного?! — голос в гневе стал жестче.

— Нет, — теперь голос моей жены. — Я обещала приглядеть за ним.

— Глядела?! — рявкнул, не отображая никаких моментов для поблажки. Мой отец УМЕР!

— Ему стало плохо, — голос Вики начал блеять и заикаться. — Я сделала всё, что могла, всё, что говорила Анна Леонидовна по телефону и всё, чему обучала раньше…

— То есть, вместо того, чтобы звонить в скорую, ты позвонила медсестре?! — в негодовании двинулся на жену. — При инсультах и инфарктах скорая помощь по статистике приезжает в течение пяти минут. Сука, ПЯТЬ МИНУТ, блять! А ты звонила тупой медсестричке?! — в ярости смотрел на полумертвую от испуга Вику.

— Я… я думала отпустит. И Анна Леонидовна заверила в правильности моих действий. Я доверяла компетентному медику, — начала оправдываться девушка. — Откуда мне было знать, что…

Винтики зашли за ролики. Вечное принижение своей ответственности. Женская убийственная тупость. Не знала. Не подумала. Ей показалось. Сначала мой ребёнок. Теперь… Мой отец погиб! Твою мать! Не умер, а погиб! Из-за того, что тебе "неоткуда было знать!" Ты, мать твою, опять не подумала!

Кровь гнева обожгла вены и, размахнувшись, велел замолкнуть тыльной стороной ладони по лицу. Жена вскрикнула и упала от удара на пол.

— Обалдел?! — голос Антона мне в лицо, крепкие руки друга и Артура двинули от жены подальше. Но я лишь смерял её убийственным взором. Таня бросилась к подруге, обнимая за плечи, что-то шепча. Рядом возникла и мама, извиняясь за меня. Но и Вика не слышала никого. Жена подняла на меня испуганный затравленный взгляд. На любимом лице вспухла рассечка, кровь потекла по щеке. Сожалею? Только за то, что испортил это лицо. За то, что впервые ударил женщину и не тупую шлюху, а которую полюбил и которая теперь всадила нож глубже всех.

Взгляд Вики почернел. Она поднялась, сдерживая слёзы и вытирая кровь. Буравила взором. Таня суетилась над подругой, подсовывая ей платки и разглядывая место удара.

— Пошла вон отсюда, — метнул в неё дикий взор.

— Гера, не смей! — вклинилась мама. — Это лишь стечение обстоятельств…

— И бабского дебилизма! — громыхнул на матушку. — Убирайтесь! Пошли вон, все! — нервы сдали, и начал просто выталкивать всех из комнаты. Я не слышал возмущенных реплик Марата и Элины, успокаивающих Антона, и истеричных мамы.

Я видел лишь Вику, которая устало и понуро двинулась к дверям. Она не спорила, не умоляла, не просила прощения. Она, словно сломалась окончательно и навсегда и покорно подчинялась новым ударам судьбы.

Дверь комнаты закрылась, оставив меня наедине с отцом.

Медленно вернулся к его постели, взобрался и лёг с ним рядом. Прижался щекой к плечу, взял за руку.

— Прости пап… Прости, что не был рядом! Прости, что не сберег…

Слёзы шумным потоком рванули наружу, и отдавшись слабости маленького мальчишки, утонул во взрослом, но совсем не детском безудержном плаче.

Вика

Этот удар убил все во мне. Глаза полные ненависти, в которых не увидела той любви и нежности, о которых он говорил и проявлял в последние дни.

Всё ложь. Это были просто слова.

Таня и Анна Леонидовна бегали вокруг меня, помогая остановить кровь.

— Виктория Андреевна, давайте в больницу, — упрашивала медсестра. — Шрам может остаться.

— Плевать, — проронила безразлично.

В комнату вбежала свекровь.

— Викулечка…, - взяла моё лицо в ладонь, рассматривая след от рукоприкладства сына. — Кошмар какой! Прости, дорогая. Гера сейчас не в себе. Он очень любил своего отца, больше всех на свете. Он и меня не подпускает и не хочет слышать. Дай ему время опомниться. Я уверена, что он уже сожалеет о том, что сделал.

— Лариса Игоревна, не надо. Прошу вас. Ничего не говорите. Он прав, я виновата…

— В таком случае мы обе виноваты. Особенно я. Мне нужно было остаться дома. Ведь я видела, что Юра неважно выглядел. Но удрать из четырёх стен не надолго — стало безудержным желанием.

Она продолжала говорить, сетовать, но я не слышала её. Боль, вина и оскорбление душили толстой удавкой на шее. Он прав, я не вызвала бригаду скорой помощи. Свекр угасал на моих глазах в течение десяти минут, а я понадеялась на обычную медсестру. Его отца можно было спасти.

Снова гневное лицо мужа перед глазами, жгучий удар, падение на пол. Мозг прокручивает и прокручивает этот момент, вводя в тихое отчаяние.

Слишком много. Невероятно много для меня. Из моих рук сегодня ушла человеческая жизнь. Я не только не смогла её спасти, но и сама же угробила. Мне нужно это выпустить из себя. Чтобы грудь больше не рвало на куски, чтобы мозг отключился и забылся.

— Оставьте меня, пожалуйста, — пискнула я.

Прорвало. Слёзы выступили мощным потоком. Легла на кровать, свернувшись в клубок, и утонула в нестерпимой душевной боли.

Последующие несколько дней подготовки к похоронам стали для меня адом.

Гера требовал судмедэкспертизы и её результаты ещё больше усугубили мои отношения с мужем. Во время сердечного приступа произошел коллапс, ставший следствием приёма нитроглицерина и резких манипуляций тела. Что было тому виной не ясно — то ли падение мужчины с кровати, то ли моя удачная попытка вернуть его в постель.

Покорно взяла всю вину на себя, внутренне надеясь, что Герман вспомнит о том, что я всё же единственная, кто пытался оказать первую помощь его отцу. Да, я — не медик, снова ошиблась, но кто бы знал, как поведёт себя в подобных ситуациях.

Лариса Игоревна и Анна Леонидовна тоже ушли в немилость. В услугах медсестры семья Бермуд больше не нуждалась, а мать Германа осталась всё же матерью. Моя же участь стала более, чем призрачной. Герман игнорировал меня, ночами