– Вот что я вам скажу, сэр, – произнес Сахарок тихим, полным угрозы голосом, – почему бы вам не взять эту ложку и не воткнуть себе в глаз? Хорошенько ею там поворошите. Поглядим, насколько качественно вам удастся вычистить свою глазницу. – Он пробил билет. – Уверяю, и недели не пройдет, как вы будете с ностальгией вспоминать об этом эксперименте.

Его собеседник посерел от гнева, и на секунду мне показалось, что он даже вскочит сейчас со своего места. Но Сахарок улыбнулся, демонстрируя каждую мышцу на своем лице и шее, и пассажир смирился. Тогда Сахарок вставил отрывную часть билета в зажим над сиденьем толстяка и, покачав головой, прошел ко мне в тамбур.

Хотя, по правде сказать, он не столько прошел, сколько протиснулся.

– Давай быстро, Малкольм. У меня еще полно работы.

– Не знаешь, почему мы остановились? – Темные силуэты незнакомцев уже возвращались к соснам. Никто из них даже не оглянулся. Ни единого раза. Они просто растворились во тьме. – Я видел, как Билли Бонс погрузил в вагон какой-то ящик, но стоило спросить его об этом, как он захлопнул передо мной дверь.

Сахарок вытаращил на меня свои жуткие глазищи. За все те три или четыре года, что он служил на поезде, я ни разу не замечал, чтобы они хоть раз моргнули.

– Ты ничего не видел, – заявил он.

– Слышь, ты мне тут не возникай! – Я упер кулаки в бока. – Твоя мамка еще сиську сосала, когда я уже служил проводником на этом рейсе.

Сахарок вдруг словно бы раздулся, превратившись в черную гору мышц с двумя булавочными, пылающими адским огнем глазками.

– Следи за языком, когда говоришь о моей маме!

Волосы на загривке у меня встали дыбом, но на попятный я не пошел.

– А что ты мне сделаешь? – покачал я пальцем у его носа. – Правила тебе известны. Только тронь меня – мигом слетишь с маршрута. Тебя потом никуда дальше Манхэттена не выпустят!

– Да мне по барабану. – На мои плечи опустились его огромные ладони. Говорил он тихо и даже расслабленно. – Вот закончится этот рейс, так мне вообще начхать будет, есть у меня работа или нет.

Он говорил, а его руки все сильнее сжимали мои плечи. Один из огромных больших пальцев лег мне на щеку и накренил мою голову набок. Я ни минуты не сомневался в том, что, если этому парню приспичит, он запросто переломает мне все ребра, а заодно и позвоночник. Он был очень силен. И больше того, он упивался своей силой.

– Я же ничего такого не сказал! – Я был напуган. – И вовсе не собирался обижать твою маму.

Сахарок немного покатал мои слова в голове, а затем его лицо расплылось в мечтательной улыбке.

– Еще бы ты собрался.

А затем он отвернулся.

Я выдохнул. Не могу сказать, что хорошо знал Сахарка. Он лишь недавно влился в команду; тот кондуктор, что был до него, так полюбил зависать в забегаловках и игорных притонах Джинни-Гэлл, что окончательно утратил свое и без того неустойчивое душевное равновесие. Но если кому и было от рождения суждено стать полнейшим мерзавцем, так это Сахарку. Он в прямом смысле явился на свет воплощением ненависти. Поговаривают, что когда повитуха шлепнула его по попе, то рев и выражение на лице Сахарка так ее напугали, что она просто уронила его на пол. Он родился с руками мясника и глазами убийцы. Все остальное его тело просто вынуждено было вырасти до таких габаритов, чтобы вместить столь взрывной темперамент.

А еще рассказывают, что, когда повитуха занесла ногу над Сахарком, собираясь размозжить ему череп, его мать вскочила и избила ее до полусмерти. Мама нашего нового кондуктора была довольно хрупкой женщиной, но ее любовь к своему ребенку была очень сильна. Она переломала повитухе кости и сбросила ту с лестницы. А затем подняла Сахарка, приложила к своей груди и спокойно пела тому колыбельную, пока он не заснул. Вот такая кровь текла в его жилах, из такого теста он был вылеплен.

Тут поезд неожиданно дернулся и снова отправился в путь. Что бы ни произошло, я уже ничего не мог изменить.

Раз уж со мной отказались говорить Билли Бонс и Сахарок, не было ни малейшей надежды и на девушек. Они все состояли в одном профсоюзе, и Билли являлся его старостой. Я тоже состоял в профсоюзе, вот только совсем в другом.

Единственным, кто мог поделиться информацией, оставался старина Козлоног. Поэтому я вернулся к своему торговому киоску за бутылочкой виски. Уложив ее в бумажный пакет, я начал пробираться по спальному вагону, когда одна из дверей неожиданно скользнула в сторону и меня поманил красный ноготок на тонкой руке.

Я зашел в открывшееся купе. Рыжеволосая женщина захлопнула дверь и встала между мной и выходом. Пару мгновений мы просто смотрели друг на друга. А затем она наконец заговорила:

– Проводник?

– Да, мэм?

На ее лице вспыхнула озорная улыбка.

– Хочу вам кое-что показать. – Она принялась расстегивать блузку, выпячивая вперед грудь. Она носила черный кружевной лифчик из тех, что сдавливают и приподнимают груди. И следует заметить, там было на что посмотреть.

– Прошу простить, мэм, – несколько неловко пробормотал я. – Мне надо возвращаться к работе.

– Вот я и хочу, чтобы вы поработали, – заявила она, притягивая меня к себе. Я потянулся открыть дверь, но она крепко вцепилась в мой китель, пытаясь его расстегнуть. Я был вынужден сжать ее запястья, поскольку боялся потерять пуговицы.

– Прошу вас, мэм. – Я был готов провалиться под землю от стыда.

– Хватит скулить, мальчик! У меня есть то, что тебе нужно, и мы оба понимаем, что я совсем не прочь этим поделиться. – Она терлась об меня, одновременно пытаясь пригнуть мою голову к своей груди. Каким-то удивительным образом ее лифчик оказался расстегнут, и мое лицо уткнулось в обнаженную плоть. Ужасно. Я вырывался как мог, пытаясь высвободиться, но она повисла на мне всем телом.

Наконец мне все же удалось выскользнуть из ее объятий и отпихнуть женщину так, что та завалилась на нижнюю полку. Пассажирка с томным вожделением посмотрела на меня.

Я воспользовался этой секундной заминкой, чтобы распахнуть дверь и выбежать в коридор. Настороженно поглядывая на женщину, я принялся приводить в порядок свою форму.

Осознав, что я не собираюсь остаться, пассажирка переменилась в лице и выпалила в мой адрес отвратительное слово:

– Членосос!

Было бы глупо отрицать, что это меня задело. Но на голову этой женщины слишком много всего свалилось, и с моей стороны было бы верхом непрофессионализма позволить себе в данной ситуации проявление чувств. Поэтому я просто сказал:

– Да, мэм. Именно так. Но уверен, в этом поезде путешествует достаточно мужчин, кого весьма заинтересует то, что вы можете предложить. Скоро откроется вагон-ресторан. Советую заглянуть туда, на выбор будут кавалеры всех сортов и мастей.

Я поспешил удалиться.