Они немного поспорили.

Кимон разглядывал колесницы. Он почтительно обводил пальцами лица и знаки на бортах повозок.

— Две? — удивился он чуть погодя, с улыбкой покосившись на Конана. — Вы украли две колесницы? Должно быть, ваш отец в ярости. Он оторвет вам головы и заведет новую семью. Вы покойники, тут и говорить нечего.

— Ничего подобного, — возразил Конан. Они с братом дружно подняли ладони. С прошлого раза у них не стало больше деревянных лучинок, которыми их строгий папаша заменял пальцы. — Наш сиятельный отец Ллеу сам одолжил нам колесницу. Ему не по нраву то, что творят с его мирным Иным Миром.

— И дядюшке Ноденсу тоже. Эта — его вклад. — Гвирион с усилием поставил повозку на колеса и принялся проверять оси и ступицы. — Она потяжелее на ходу, чем отцовская, только потому Конан и обогнал меня.

— Чушь. Я как раз потому и дал тебе хорошую фору.

Они снова потратили минуту-другую на перебранку. Ниив тихонько прокралась в вечную рощу и вывела взмыленных лошадей Гвириона, успокаивая их ласковыми словечками. Порешили, что Гвирион поедет на восток искать Ясона и свиту Урты, оставшихся с Пендрагоном. Конан взялся доставить нас прямо в сердце крепости.

Он принадлежал этому Иному Миру и мог передвигаться по нему, не скрываясь. Хоть раскатывать на золотой колеснице!

Мунда проснулась внезапно и вскрикнула так резко, что Улланна, прикорнувшая рядом с ее узким тюфячком, закричала от испуга. Женщина вскочила, сбросив меховое покрывало, и споткнулась о Рианту, тоже разбуженную шумом. Мунда сидела, выпрямившись на постели.

Они поселились в хижине Катабаха. Здесь же спали еще шесть женщин. Под низкой крышей царил уют. Восемь узких окошек впускали ночную свежесть. Лунный свет слабо освещал орудия ремесла Глашатая. Маски и фигурки, сплетенные из веток разных пород дерева, выглядели жутковато, но женщины успели привыкнуть к ним. Пахло лесными травами.

— Что такое, девочка? — спросила Улланна, вернувшись на свое жесткое ложе. И увидела глаза Мунды.

Она взяла в ладони ее лицо:

— Что там?

— Здесь птица. Здесь лебедь.

Она переживала имбас фораснай — свет прозрения!

Улланна попятилась, зажгла маленькую восковую свечку, осмотрела девочку, отметив выгнутую спину, расширенные глаза, полуулыбку на губах, взгляд, обращенный внутрь.

— Говори еще, — шептала Рианта. — Не теряй времени. Дыши глубже.

Женщина-старейшина подошла к девочке, вытерла ей вспотевшее лицо подолом ночной рубахи.

Мунда вещала:

— Птица здесь. Лебедь здесь.

Я вижу укрощающую силу.

Она спит. Она пробудится.

Она приближается с братом, полным гнева.

Девочка вскочила с постели, пробежала к окошку, встала, вглядываясь в темный сад. Два огромных глаза открылись, встретив ее взгляд, и металлический пес гортанно рыкнул, поднялся и подошел к хижине. Мунда осталась на месте. Человеческие глаза встретились со светящимся взглядом зверя. Девочка была не в себе. Спустя минуту пес отвернулся, отошел на прежнее место и улегся, свернувшись клубком.

— Тень корабля! — шептала Мунда.

Тот, кто носит плащ лесов!

Два отца ищут, оба в страхе.

Затем захватывающее видение ушло, и она упала на руки Улланны: просто девочка, которая в восторге от увиденного.

— Мерлин! Он близко. Он так близко, что мог бы уже войти сюда, в дом этого старика.

Улланна обвела глазами меха и кожи, крошечные деревянные щиты и маски, развешанные по хижине и образующие лабиринт святилища Глашатая.

Мунда пальчиком тронула Улланну за подбородок и, почувствовав ее волнение, добавила:

— Он здесь. Он рядом. Надо попробовать выйти, встретить его.

— Выйти? — Улланна всем сердцем рвалась вернуться во внешний мир.

До калитки недалеко, но здесь им, кажется, ничто не грозит. Благодарение лесной богине Неметоне, приславшей Катабаха им на помощь, когда они уже думали, что совсем пропали! Он затащил их в сад, чуть не силой затолкал в хижину. Потом вернулся с водой и пищей, привел других женщин из женского дома. Он запечатал дверь. Потом ушел, и кто знает, что с ним сталось.

А потом? Пришли собаки, сразу две, и сад стал тюрьмой.

А ведь все началось с волны прекрасного преображения.

Мунде еще снился потоп Страны Призраков. Он начался вечером, в час сумерек. Заслышав крики с западной стены, она опрометью бросилась туда. Опекавшая девочку Рианта бежала вместе с ней, сердясь и досадуя на неугомонную строптивую девчонку.

Все живое в Тауровинде переполошилось. Оглушительно выли собаки. Вопили младенцы. В небе над крепостью носились вихри, облака двигались с неуловимой для глаза быстротой, образуя воронку смерча. Земля сотрясалась. Огни в кузницах разгорались сами по себе, словно волшебные меха раздували горны.

На западе поднимались холмы. Они сияли неземным светом. Текли леса. Земля серебрилась, словно ее заливал невидимый прилив. Океан словно вздыбился и покатился на крепостной холм.

Мунда хлопала в ладоши и смеялась от радости. Видение ничуть не пугало ее. Страна Призраков подступала к Тауровинде, а с ней — память и тайны древнего мира.

Девочка едва не летала по стенам. Перепуганная Рианта бегала за ней, тревожась за девочку и снедаемая страхом перед невиданным явлением.

— Смотри! Смотри! Какой чудесный остров!

Мунда повисла на парапете, любуясь островом, тихо проплывавшим по затопленной равнине, как после бури проплывали порой по Нантосвельте вывороченные с корнем деревья. Но здесь плыло не одно дерево, а лесистые просторы, пастбища и охотничьи тропы. Со стен видно было, как скачут по полям на восток всадники. Яркие всадники в развевающихся плащах, выходцы из прошлого и будущего, стремящиеся обозреть новые рубежи своего мира.

Она не знала, где встанет новая граница, только чувствовала: где-то на востоке, там, откуда уже поднималось солнце. Девочка прикрыла глаза ладонью от лучей, освещавших просторы новой страны.

Острова все проплывали мимо. Она с восторгом узнавала их: вон остров Юности, вон Каменный остров, а там — и думать нечего — остров Крадущихся Птиц. Следом появились остров Танцев и остров Молчаливых Скал, скрывавший за своими вершинами величайшие из приключении.

Она их узнавала, хотя знала только по рассказам.

Рианта, стоявшая рядом, дрожала, соглашалась с каждым словом своей маленькой воспитанницы, которая все шептала, лепетала, вскрикивала.

Океан откатился на восток. Земля снова стала сушей — голой, бесцветной и безжизненной. Но не надолго.