Одину пришлось стать крайне изобретательным. Он был слеп, но не беспомощен и, мчась к Стронду, заново открывал в себе силы, которые не использовал веками. Препятствий в тоннеле не было, редкие камешки, валявшиеся на земле, легко отбрасывались в сторону, к тому же он помогал себе посохом, стуча им сперва по одной стене, потом по другой, ощупывая дорогу впереди, чтобы не споткнуться и не налететь на что-нибудь.

Один обнаружил, что может почувствовать, где коридор разветвляется. По движению воздуха — его температуре, влажности или сухости, свежести или затхлости — может угадать, какое направление выбрать, какой коридор ведет вверх, какой вниз, какой проходит мимо воды, а какой является тупиком.

Ощупывание камня подушечками пальцев оказалось не менее плодотворным. Влажная, пористая скала означала хороший запас воздуха, гладкая, хорошо отполированная скала предполагала нахоженную дорогу. Кучки пыли на земле, распределение каменного мусора, стук посоха по полой стене — все это говорило Одину о вещах, отнюдь не очевидных для существа, привыкшего полагаться исключительно на свое зрение. По крайней мере, в этих коридорах он оказался не так уж и беспомощен.

К тому же есть еще истинное зрение. Травма единственного глаза не повредила его внутреннего зрения, и при помощи Берканы Один по-прежнему различал цвета, следы магии и приглушенный свет, который свидетельствовал о наличии жизни.

Таким образом, и довольно случайно, Один обнаружил след Шепчущего. Он достиг сердцевины холма Красной Лошади примерно в то же время, когда Локи и Мэдди переходили Стронд, но не нашел там признаков их недавнего пребывания. Когда же он добрался до центральной расщелины через один из ведущих вниз тоннелей, то истинным зрением увидел едва заметное мерцание и встал таким образом на след Шепчущего.

Один почувствовал, что кто-то пытался стереть след. Но подпись Шепчущего была слишком сильной и местами затмевала заклятия, то здесь, то там выплескиваясь вдоль коридора. Вот к ней присоединилась бледная подпись знакомого фиолетового цвета. В другой раз рядом вспыхнул яркий обрывок, несомненно принадлежащий Мэдди. Один видел, что они передвигаются быстро. И направляются прямо в Мир мертвых.

Но зачем они так рискуют? Хель не пылает любовью к Локи — вообще-то она с радостью убила бы его или, еще лучше, отправила бы в Нижний мир, где Сурт-Разрушитель по-прежнему держит асов в плену и очень хочет узнать, как именно один из его пленников сумел сбежать.

«Разве что Локи есть что предложить, — думал Один. — Возможно, оружие? Чары?»

Он мрачно усмехнулся в темноте. Разумеется. Он не единственный, кто жаждет раздобыть Шепчущего. Конечно, Хель не будет особого проку от подобных чар, но за миром Хель, где установлено равновесие, в Нижнем мире или даже за ним…

Один на мгновение остановился. Неужели это и есть цель Локи? Использовать Шепчущего как инструмент для переговоров — не с асами, не с ванами и даже не с Орденом, а с самими владыками Хаоса?

У Одина голова пошла кругом.

Его сила в сочетании с силой Хаоса, расшатывающая миры, переписывающая реальность…

Это запросто может означать гибель мира. Не второй Рагнарёк, а окончательное разрушение всего, распад законов Порядка и Хаоса, последнее нарушение равновесия.

Конечно, даже Локи не осмелится запустить подобную цепочку событий. Но если так, то чего же он хочет добиться? И даже если он не повинен в злом умысле, сознает ли он до конца, на какой риск идет, подвергая опасности не только собственную жизнь, но и всё бытие?

Наверху началась охота. Охотников было трое: женщина — Горящая, богиня, она же волчица; мужчина — двое в едином теле и Адам Скаттергуд, который постепенно свыкался с мыслью, что смерть от лап женщины-волчицы более милосердна, чем ужас этих бесконечных коридоров с их запахами и звуками.

Скади хотела убить и его тоже. Вернувшись в свой естественный облик, она подняла голубые, как лед, глаза на Адама и одарила его волчьим — и все еще перепачканным кровью — оскалом.

Но Нат имел относительно Адама другие планы. И вот где парень в итоге оказался: в милях под курганом демонов, с Книгой и мешком пастора в руках. Страх сделал его на удивление покорным, и, хотя мешок был тяжелым, мальчик не жаловался. Вообще-то, думал Нат, об Адаме легко и вовсе забыть, что он и делал, пока они спускались вслед за белой волчицей все глубже в Подземный мир.

Пройдя какое-то расстояние, они остановились пополнить запасы. Пока Нат отдыхал, Адам собрал столько еды и питья, сколько мог унести. Хлеб, сыр, сушеное мясо в огромных количествах, в молчаливой надежде, что женщина-волчица, возможно, предпочтет их свежей человечине. Сам Адам был ничуть не голоден. Нат скупо ел, изучал Хорошую Книгу и, похоже, спорил сам с собой, что весьма тревожило Адама. Затем они пошли дальше. Скади в своем естественном виде, в бывшей одежде Джеда Смита, проклинала ускользающий след. После они поспали час-другой. Когда Адам очнулся от кошмарного сна, то не слишком удивился, обнаружив, что реальность намного, намного хуже.

Из-под холма ведет, наверное, не менее тысячи дорог. Даже с волчьим чутьем Скади отыскать след было непросто. Однако она нашла его: тот бежал рядом с ними по небольшому боковому тоннелю, в который им до сих пор не удалось пробраться. Но они были рядом. Однажды они даже услышали, как их жертва ищет дорогу, тихонько постукивая по смежной стене, и белая волчица разочарованно взвыла от того, что находится так близко, но между ними и их добычей — пядь скалы.

Скади уставала от волчьего тела, если сохраняла его слишком долго, и часто ей приходилось переключаться в человеческое обличье, каждый раз жадно набрасываясь на пищу. Адам обнаружил, что ее человеческое обличье еще страшнее, чем волчье. По крайней мере, он более или менее представлял, чего ожидать от волчицы. И когда она была зверем, можно было не опасаться ни заклинаний, ни чар, никаких внезапных вспышек, мыслей-взрывов и прочих фокусов. Адам всегда ненавидел магию, но только сейчас начал понимать, как сильно его чувство.

Лучше все отрицать, думал он. Лучше говорить себе, что все лишь сон, от которого он скоро очнется. Вполне разумно. Адам никогда не был сновидцем, поэтому вполне естественно, что это — этот исключительно долгий и тревожный сон — лишило его духа. Но сон — всего лишь сон, думал он. Чем больше парень убеждал себя, тем меньше вспоминал о своей гудящей спине, или о женщине-волчице, идущей рядом, или о некогда невозможном, ныне ставшем реальностью.

К тому времени, как они добрались до реки, Адам Скаттергуд принял решение. Казалось, было неважно, что он видел две смерти, что он далеко от дома в компании волчицы, что на ногах у него волдыри, а в легких — каменная пыль и даже что пастор сошел с ума.

Он спит, вот и все.

Надо только проснуться.