Ведь Хель была двумя женщинами, слившимися в одну: одна сторона ее лица была гладкой и бледной, другая — изрытой и серой. На одно плечо спускалась прядь черных волос, на другое — желтый завиток. Одна рука была красивой, другая — уродливой клешней. Руна Наудр отмечала ее горло, та же руна красовалась на веревке в ее руке. Из-за иссохшей ноги Хель хромала.

Впрочем, Хель любила гулять, она проводила века в полусне, мертвый глаз разглядывал тысячи душ, что стекались денно и нощно, секунда за секундой, в ее царство.

Среди этих тысяч немногие вызывали ее интерес. «Мертвые знают все, но им наплевать», как говорит пословица, и мертвый принц во всей своей красе не менее мертв, чем мертвый дворник, золотарь или резчик сувенирных ложек. Разнообразие мертвых не слишком велико, и Хель давным-давно научилась не обращать на них внимания.

Но эти были иными. Двое незваных гостей глубоко в ее владениях. Через бескрайнюю равнину ее живой глаз видел их подписи как две колонны цветного дыма. Одного этого хватило, чтобы пробудить ее любопытство. К тому же фиолетовый след казался странно знакомым. Но с ними было что-то еще — что-то, что дразнило ее зрение подобно солнечному лучу на осколке стекла…

Солнечному лучу? Стекла? Да, Хель помнила солнечный свет. Она помнила, как они отняли его у нее, как сослали сюда, где ничто не меняется, не живет, не растет, где день и ночь одинаково никакие в вечном трупном сиянии мертвых.

Но кто они? Асы, разумеется. Асы, Горящие, добрый народец, боги. Они обещали ей царство, достойное королевы, и вот что она получила!

Конечно, с тех пор утекло немало веков, и она считала, что асы давно исчезли.

Но если теплокровное зрение не обмануло ее, выжили по меньшей мере двое. Хель почти пылко вскочила, держа в живой руке веревку из чар, и по единому слову пересекла бескрайнюю пустыню.

Мэдди первой увидела ее. Проснувшись от тревожных снов в своем укрытии между камней, она ощутила чье-то холодящее присутствие и, открыв глаза, увидела женский профиль с зелеными глазами, высокими скулами и волосами, блестящими, как вороново крыло. Она на миг задохнулась от красоты женщины, после чего та повернулась — и иллюзия рассеялась.

Хель заметила выражение лица Мэдди и улыбнулась впервые за пятьсот лет.

— Все правильно, девочка, — мягко сказала она. — У смерти два лика. Один из них вдохновляет поэтов и любовников, воины кладут за него головы… Но есть и другой лик. Могила. Черви. Гниль. — Она насмешливо опустилась в реверансе, припадая на иссохшую ногу. — Добро пожаловать в Хель, девочка.

Локи вполне проснулся. Он сразу же почувствовал настороженное присутствие Хель и спрятал Шепчущего у выхода из выветрившихся скал, завернув его в куртку Мэдди и запечатав сверток рунами. После этого Локи вышел из своего укрытия с улыбкой, наполовину оскорбительной, наполовину очаровательной, и заявил:

— Я и забыл, как здесь сыро.

Хель медленно обернулась.

— Локи, — произнесла она. — Я надеялась, что это ты. — Она одарила его взглядом, от которого у Мэдди поползли мурашки по коже. — Полагаю, ты пришел с какой-то целью.

— Разумеется, — согласился Локи.

— Должно быть, с важной, — продолжала она. — Прийти без всякой защиты в мое царство — затея несколько рисковая даже для тебя. Что до нее… — Хель покосилась на Мэдди. — Да кто она? Я даже отсюда чую в ней кровь асов.

— Ты ее не знаешь. Родственница.

— Серьезно? — удивилась Хель.

Конечно, что-то в девочке казалось знакомым. Что-то в глазах, быть может. Хель пошарила в своей обширной памяти, но гостеприимство Смерти не знает границ, и она не смогла найти ключ, который искала.

Она улыбнулась Мэдди.

— Уверена, ты проголодалась, детка.

Живой рукой Хель сделала жест — и внезапно появился стол, широкий, как Стронд, яркий и сверкающий, уставленный горами серебра, стекла, тонкого костяного фарфора и камчатных салфеток. На столе было море еды: фрукты, мед, вино, пирожки с крышечками, как у котелков, супницы, похожие на кареты фей, замороженный виноград, наваленный горой на блюда, жареные поросята с яблоками во рту, инжир в меду, свежие молодые сыры, разрезанные гранаты, персики, сливы, оливки в пряном масле, запеченные лососи с хвостами во рту, фаршированные моллюски, рулеты из сельди, сладкий сидр, пухлые миндальные рулеты, булочки с корицей, кексы, мягкие как облачко, хлеб. О, хлеба тысячи сортов: мягкого, белого, с маком, косами, круглыми караваями, квадратными буханками, хлеба темного, с цукатами…

Мэдди вытаращилась на это великолепие, вспоминая последний раз, когда ела, последний раз, когда ощущала голод, настоящий голод в этом мертвом мире. Она протянула руку к уставленному яствами столу, истекая слюной, отчаянно желая попробовать…

— Не трогай, — приказал Локи.

— Почему? — спросила Мэдди, хватая сливу.

— Нельзя есть пищу Мира мертвых. Ни кусочка, ни глоточка, ни семечка. Если, конечно, хочешь когда-нибудь уйти отсюда.

Хель невозмутимо смотрела на него.

— Никто из моих гостей пока не жаловался.

Локи рассмеялся.

— Чувство юмора у нее в папочку, — сообщил он Мэдди. — Ладно, идем уже. Этот твой зал где-то рядом, верно?

Хель криво улыбнулась.

— Как скажешь, — согласилась она, и накрытый стол исчез.

Точно так же внезапно возник перед ними зал: белый как кость дворец, раскинувшийся в пустыне, со шпилями, и башенками, и горгульями, и минаретами, и контурными выходами готической и неоготической архитектуры с летучими контрфорсами, и геральдическими лилиями, с рядами епископов, священников, экзаменаторов, кардиналов, шаманов, мистиков, пророков, знахарей, гадалок, магистров, спасителей, полубогов и пап, стоящих в нишах вдоль фасада.

— Мило, — признал Локи.

Хель показывала путь.

Мэдди никогда не видела подобного места, даже во сне. Конечно, девочка понимала, что все в нем не вполне реально (при условии, что слово «реально» еще что-то значит так близко от берегов Сна). Но впечатление дворец производил: длинные белые галереи из прохладного алебастра, драпировки цвета слоновой кости, замысловатые своды, гобелены, выцветшие почти до прозрачности, рифленые колонны из изысканного стекла. Они шли сквозь безмолвные каменные залы, сквозь зеркальные комнаты, бледные, как лед, сквозь залы, где в одиночку вальсировали мертвые принцессы, сквозь кладбищенские часовни и пустынные коридоры с полами, мягкими от пыли.

— Она твоя дочь? — прошептала Мэдди.

Локи кивнул. Он казался беззаботным, хотя Мэдди догадывалась, что он ведет игру. И опасную, сказала себе девочка, несомненно, Хель и Локи терпеть друг друга не могут.

— Родитель из меня вышел никудышный, — произнес он, — как, впрочем, и из ее матери, довольно безумной, но соблазнительной, как и все демоны. Хотя детей нам все-таки не стоило заводить. Слишком много Хаоса в нас обоих. Хель еще довольно нормальная по сравнению с остальной семейкой. Правда, Хель?