Зения вспомнила о юридических документах, которые доставили ей, и решила, что их, наверное, послали до того, как ему стало совсем плохо, потому что на их составление требовалось время. Теперь все казалось ей не важным, кроме звука затрудненного дыхания лорда Уинтера, попыток заставить его пить, принимать микстуру и пилюли и поддерживать в комнате постоянную температуру. Когда наступила ночь, у него уже не осталось сил даже говорить и метаться, и он лежал тихо, его лоб стал сухим и горячим, а каждый вздох – тяжелым и прерывистым. Доктор Уэллс, снявший номер в отеле, предупредил их, что можно ожидать кризиса, и велел вызвать его, когда он наступит.

Лорд Белмейн оставался в кресле возле кровати. Он, видимо, думал, что Зения знает гораздо больше, чем она на самом деле знала, и не раз спрашивал ее мнения о том, не становится ли хуже лорду Уинтеру и не следует ли им позвать доктора Уэллса.

– Я думаю, лорд Уинтер уснул, – уведомила Зения.

– О, уснул, – с облегчением вздохнул его отец. Он смотрел на сына, и в тусклом свете лампы проглядывал влажный блеск его глаз. – Я никогда не видел его больным, – тихо признался он. – Ни разу!

– Он очень, очень сильный, раз выжил после раны, полученной в пустыне. – Почувствовав в его голосе скрытую панику, Зения постаралась говорить спокойно. – Теперь, после месяца хорошего питания и отдыха в Англии, он стал еще сильнее.

– Да, верно. – Лорду Белмейну очень хотелось, чтобы его убеждали. – Мисс Элизабет тоже так страдала? – спросил он после долгой паузы.

– О нет, нет.

– Я рад. Я понимаю, – граф прочистил горло, – в детстве болезнь переносится легче.

– Да, доктор, лечивший Элизабет, тоже так сказал.

Лорд Белмейн внимательно посмотрел на сына, внезапно встал, сделал несколько шагов, затем остановился и обернулся.

– Во всем виноват я. – Он со страдальческим видом, застыв, стоял в центре комнаты. – Я виноват, – повторил он. – Я был убежден, что он никогда не будет болеть; я смертельно боялся, что он заболеет. Корь! Господи, прости меня! – Зения непроизвольно покачала головой в знак несогласия, но граф, не обращая на нее внимания, продолжал: – Я не позволял ему ходить в школу и встречаться с деревенскими детьми. Он никогда не болел. Я считал, что это очень хорошо… Я не знал… Я думал, люди перерастают. Я даже не подозревал, что взрослые вообще могут болеть корью, тем более… – Он замолчал. – Бог знает, я свыкся с мыслью, что могу потерять его во время одной из его безрассудных авантюр! А его шрам?! Но если так случится, если он умрет и я буду тому причиной… – Лорд Белмейн, ничего не видя, покачал головой. – Я молю Господа простить меня. Сам я никогда себя не прощу.

Часы показывали второй час ночи, когда они послали за доктором. Вначале показалось, что лорду Уинтеру стало легче дышать, но его дыхание казалось таким тихим, что Зения для контроля положила руку ему на шею. Кожа под ее пальцами была пылающей и сухой, пульса даже не прощупывалось, и только грудь слабо-слабо поднималась в коротких беззвучных вдохах. Зения сжала вялую руку лорда Уинтера и встряхнула его, но он никак не отреагировал, и его голова безвольно сдвинулась в сторону по подушке. Зения взглянула на лорда Белмейна, но тот уже встал с кресла и быстро шел к двери. Минуты, которые понадобились доктору Уэллсу, чтобы прийти, показались часами. Зения не выпускала руки лорда Уинтера и до боли в мышцах сжимала ее.

Стремительно войдя в спальню, доктор потребовал побольше света, отстранил Зению и, наклонившись, поднял своему пациенту веки. Лорд Уинтер никак не отреагировал на яркий свет.

– Он впал в кому. Теперь, леди Уинтер, я хочу, чтобы вы разговаривали с ним. И вы, милорд. На любую тему. Задавайте ему вопросы, говорите все, что, по вашему мнению, может побудить его ответить. Можете говорить и по-арабски, так как он в бреду пользовался им. А я попрошу приготовить горячую ванну.

Сообщение доктора повергло графа в ужас, и, по-видимому, лишившись способности выполнять даже распоряжения доктора, он просто отошел от кровати, сжав руки в кулаки, а Зения вздохнула, села на кровать и начала говорить.

* * *

Ардену жгло ноги. Он не мог вытащить их из красного песка, палящий жар от которого окутывал его по самую шею. Но он слышал, постоянно слышал голос, знакомый и зовущий, произносящий слова, которых он не мог разобрать.

Арден везде видел свет, холодный белый свет. Ему было так жарко, что хотелось подняться и окунуться в этот свет. Он пытался освободиться, сделаться таким легким, чтобы уйти, не обращая внимания на настойчивый голос, который звал его обратно. Ардену было очень жарко, невыносимо жарко, он больше не мог там оставаться; красная жара мучила его, наполняя голову нестерпимой болью.

Но голос продолжал звучать. Арден не мог разобрать, что он говорил. Кажется, только один раз ему удалось понять, но не больше. Он хотел сказать, чтобы голос замолчал, дал ему уснуть, отпустил в прохладу. И странно, Арден слышал, как с ним разговаривает отец. Он услышал смерть в голосе отца и отдался ему, легко поплыл к нему, все холодея и холодея, пока наконец голоса вообще исчезли вместе со всем, что он знал.

Он слышал песню, сладостную и нежную, видел ангела и собор. А затем собор исчез, как сновидение при пробуждении, но сладостная песня осталась. Мысли Ардена метались между фантазиями и видениями, стараясь отправить песню туда, где ей положено быть. Арден увидел яркую линию и понял, что это свет. Он поднял веки и моргнул от боли. Свет причинял боль его глазам, но ему хотелось увидеть певца. Он увидел женщину, она держала его руку между ладонями и пела так искренне, словно в церкви, и читала по молитвеннику. Он никак не мог вспомнить ее имя, но он помнил ее и помнил ее песню. Он попытался спросить, не ангел ли она, и сам испугался своего слабого голоса. Слова превратились в слабый шепот, едва слышный даже ему самому. Но она услышала его, подняла голову и сжала его руку.

Он вспомнил ее имя.

– Маленький волк, – сказал он немного громче и переплел свои пальцы с ее.

И она улыбнулась. Ее улыбка напомнила рассветную зарю, свет, который внезапно возникает из-за горы и распространяет сияние.

– Вы вернулись, – произнесла она и расплакалась так же неожиданно, как перед тем улыбнулась.

Арден закрыл глаза и почувствовал, как ее влажное лицо прижалось к его руке. Он с удовольствием снова послушал бы ее пение, но у него не было сил попросить. Сон, целительный и глубокий, одолел Ардена, а она крепко держала его за руку, привязывая к жизни.

– Десять дней, приказал доктор, и все десять дней в постели, – объявила миссис Лэм.

Хотя Арден, честно говоря, и сам еще не мог оставить постель, услышав предписание доктора, он вздохнул, закрыл глаза и, скривившись, проглотил микстуру. Большой промежуток времени выпал из его памяти. Арден чувствовал себя слабым, ему хотелось спать, и сейчас, полусидя и опираясь на подушки, он был не против снова лечь.