— В каком-то смысле… А кто сказал?

— У тебя дома.

— Ты приходил?

— Приходил.

Лушка покачала головой.

— Нет. При мне ты не приходил.

— Да, — согласился я. — Я приходил потом. Когда мне показалось, что с тобой что-то не так.

— Со мной всегда было не так.

— Да. Но я о другом.

— Я пойду, — заторопилась Лушка.

— Ты ничего мне не скажешь?

— Желаю тебе купить подвал.

Он посмотрел в ее лицо.

— Пойдем, где-нибудь посидим? — предложил он.

— Нет, мне пора, — заторопилась Лушка. — Мне правда пора.

Сверху спланировал пятитысячный билет.

Они одновременно посмотрели на молодую спину в отличном пиджаке. Спина не обернулась. И прошла мимо мелкомасштабных нищих, никак на них не отреагировав.

— Какие они нищие, — сказал на это Мастер. — Настоящие нищие не просят.

— Ведь я в психушке, — сказала Лушка.

Он резко к ней развернулся. Она смотрела не мигая, чтобы не пропустить его реакцию. Она была довольна, что смогла это сказать.

Было трудно выдержать взгляд. Но она постаралась. Потом поняла, что это не только взгляд. Через нее что-то прошло. Как через воду. Какая-то волна, которой она не поставила преград.

Она ждала диагноза.

Напряжение в его лице ушло. Она вздохнула с облегчением.

— У тебя были для этого другие причины? — спросил Мастер.

— Да, — сказала Лушка.

— А сейчас?

— Я справилась.

— А там с этим не согласны, — почти утвердительно предположил он.

— Не в этом дело, — мотнула головой Лушка и взглянула в толкучку подземного перехода поверх голов. — Сегодня мне кое-что было нужно. А потом я прошла по городу. Вы здесь спятили. Даже ты.

— Да, — сказал Мастер. — Но я доведу это до конца.

— До какого конца?

— Через неделю я должен отдать долг.

Лушка смотрела с недоумением.

— Со всеми что-то произошло, — повторила она свое.

— Да, — сказал он опять.

Она качнула головой. Нет, психушка не там. Психушка перед ней.

— Там для меня лучше, — проговорила она с сожалением.

— Ты хочешь вылечиться от себя? — насмешливо спросил он.

— Нет. Если ты имеешь в виду — то это стало сильнее. Но там для меня меньше помех.

Он поднял брови:

— Тебя что — отпускают?

— Да ну… — уклонилась она. Он рассмеялся.

— Раньше прятались в монастырях, — сказал он.

— Кто мне их приготовил, — отозвалась Лушка. — Я везде не ко двору.

— Это потому, что у нас дворов не осталось, — сказал он.

Самое время уйти, подумала Лушка. Он понимает. Я уйду, пока он понимает, и тогда получится, будто он понимает всегда.

— Я пойду, — проговорила она вслух.

— Давай, — поддержал он, будто отсылал ее в деловую командировку. — Телефон не забыла?

— Я ничего не забыла, — сказала Лушка и поднялась на несколько ступенек.

Он переместился поближе к своему плакату. Она обернулась.

— А из сигарет можно получать не только дым, — подарила она ему свой опыт.

Он улыбнулся и промолчал. Она вспомнила, что он не курит с двенадцатилетнего возраста.

* * *

Теперь автобус подошел сразу, и Лушка подумала, что сегодняшние уроки она выполнила полностью. Внутри вместе с сердцем пульсировала радость, Лушка улыбалась всем, кто желал на нее посмотреть. Улыбалась терпеливым домам и замотанным встречным механизмам, которые хотят в отпуск, а живут в нескончаемом аврале. Она всех понимала, всех любила и каждому хотела сказать то, что он желал услышать.

* * *

У входа на этаж толпились посетители. Чей-то наручный хронометр просигналил пять часов. Дверь, не имевшая ручки, открывалась изнутри. Родственники вошли и с привычным чувством стыда, что в их семье обнаружен не какой-нибудь натуральный холецистит или язва желудка, а странная ненормальность органа, который вообще отсутствует, остановились у стола дежурной сестры. Сестра спрашивала фамилию пациента, сверялась в журнале с врачебным назначением и оповещала счастливчиков по динамику. Стоявшая неприступным стражем у решетчатой двери санитарка, если не получала иных распоряжений, пропускала проверенных в холл, каждый раз опасно защелкивая за ними ненормальный замок.

Лушка осталась перед столом одна.

— А вы? К кому? — спросила сестра и подняла на Лушку глаза. Выдержка у сестры была натренированная, лишь едва заметно дрогнуло в бровях да взгляд, предательски собравшийся метнуться в сторону псих-президентского кабинета и вовремя заарканенный, вполне определенно показал, что Лушку у стола признали.

— Гришина… Да, да, Гришина, вам позволено, проходите. — И оповестила в динамик. — Гришина, к вам пришли!

Сестра не хотела разборок и нашла для себя наилучшее решение.

Лушка прошла мимо равнодушной санитарки через решетчатую железную дверь, вдохнула прокварцованный воздух и почувствовала, что здесь ей спокойно и она опять дома.

Не следует идти целеустремленной походкой, это привлекает врачей и сестер, это притягивает внимание окружающих, окружающие потому здесь и находятся, что бесцельны, следовало врасти в здешнюю почву потерей себя и ограниченным восприятием мира, которое, собственно, и есть отступление от нормы, ибо законом живого может быть только расширение, начиная с размножения и кончая любопытством. Лушка вдруг подумала, что, если бы больные душой могли вместить в свое сознание хотя бы очевидно находящееся рядом, они бы себя излечили, центр их устойчивости переместился бы от малой частности к оси общего равновесия, и несчастный малый разум перестал бы кувыркаться и выворачиваться, и дураки тоже стали бы мудрецами, а мудрецы избежали бы поклонения собственным ошибкам. Но болезнь человеческой души есть общее свойство, и гипертрофированные идеи разрушают миллионы сознаний, а впрочем, и в этом должен быть смысл, ошибки одного нужны для того, чтобы их заметил и преодолел другой, ибо каждый должен расширять мир только собственным усилием, так что даже вошедший в рай и безоговорочно принявший его для своего удобства — преступил против божественного закона движения. И кощунствующей Лушке вдруг показалось, что в этом и заключается человеческий грех перед Духом Святым, который и есть зовущая всех активность, и о том же самом говорила бабка, язычески называя это Зовущей Матерью. Люди искажены установкой на счастье, это установка на пассивность, Америка потому и Америка, что молится инициативе, но инициатива, принятая телом, должна стать стартовой линией, от которой сможет оттолкнуться неудовлетворенный разум, чтобы двигаться дальше, не дожидаясь смертного ключа, разрешающего земные узы.