– Госпожа Ланге, отчего же мне так страшно? – едва не плача, спрашивала она.

– Не плачьте, не плачьте, иначе белила придется наносить по новой. – Бригитт присела подле нее. – И не бойтесь. Все женщины выходят замуж, так предначертано Господом. Слышите, весь город празднует, колокола, пир во всем городе – все это в вашу честь. Все женщины мечтают о такой свадьбе. У вас свадьба как у принцессы. Вы только поглядите, какое у вас платье! Я бы палец, вот… – госпожа Ланге показала мизинец на левой руке, – отдала бы за такое.

– Все так, но мне страшно!

Хорошо, что мамашу не допустили сюда. У той во все последние дни слезы так и текли из глаз.

– Вы же говорили, что жених вам мил, добр.

– Мил… – отвечала девочка. – Кажется, кажется.

– Так что же вам нужно? Жених мил, богат, добр. О таком женихе все девицы мечтают. А вы знаете, что вам дом ищут, у вас скоро будет свой дом, с каретой и слугами. Вы там будете хозяйкой.

– Знаю, знаю… Но все равно думаю: зачем же мне это?

– Молодая госпожа, мы с вами принадлежим фамилии Фолькоф, и все должны служить ее интересам, – говорила Бригитт, вставая и напоследок поправляя фату. – Я по-своему служу, вы по-своему. Ваш брак важен для фамилии.

– Мы все служим дяде?

– Так же как и дядя служит нам.

– Дядя служит нам? – удивленно спросила девочка.

– А разве без вашего дяди появилось бы у вас платье в сто талеров стоимостью? Была бы у вас карета к свадьбе, подыскивали бы вам дом со слугами для жилья? – Она взяла молчавшую девочку за руку. – Сходите по нужде? Обряд будет долог.

– Я только что…

– Что ж… Пойдемте, моя дорогая. Весь город и, главное, жених ждут вас.

* * *

Стражники распихивали зевак, сгоняли их с улиц в переулки, но зеваки лезли, несмотря на брань, тумаки и удары палками. Ничто не могло их остановить, потому что они знали: пред каретой невесты идут люди и раскидывают серебро. Шум, гам, злые и измотанные стражники, полупьяная толпа, мелкое серебро, летевшее в грязь, и дети, что лезли прямо под копыта, надеясь схватить пару монет.

А те, кто не лез под копыта коней за серебряными крейцерами, хотели видеть невесту. По балконам и окнам на пути следования невесты рассаживались те, кого на свадебный обряд и на свадебный пир не пригласили. По всему городу пошла молва, что платье у нее стоит пятьсот монет, а может, и вообще тысячу. В городе не было молодой женщины, что не хотела бы то платье увидеть, и не было человека, который не знал бы, что сын богатейшего в городе человека женится на племяннице известнейшего в графстве воина.

* * *

Обряд провел сам епископ, он с делом не тянул, к чему мучить новобрачных. Отчитал быстро и благословил юную пару, предварительно немного поговорив с невестой, успокоив ее и сообщив, что Дева Мария рада за девочку и будет ей покровительствовать. А потом побеседовал и с женихом, и на этом закончил обряд. А господин Кёршнер, уже изрядно с утра выпив, прослезился и пошел к Волкову обниматься. Волков, хоть и был абсолютно трезв, при всех прямо в соборе его обнимал и называл родственником. Также он был ласков и с госпожой Кларой Кёршнер. А вот Элеонора Августа фон Эшбахт держалась не так радушно: ее мутило всю службу, и обниматься с новыми родственниками она не собиралась, а лишь улыбалась насилу. После все стали садиться в кареты: хоть до ратуши недалеко, протискиваться сквозь толпы народа, что заполонили все улицы, ни у кого желания не было. Да и сесть в карету, что подъехала к воротам кафедрального собора, и то нелегко. На площади народу собралось огромное количество, тут же и пряники свадебные, и свадебные хлебцы раздавали. А еще путь для карет через толпу проложить надо. В общем, работы для стражи было много.

* * *

В городе не сыскать здания больше, чем ратуша, поэтому пир решили проводить там, а не в дворце Кёршнеров. В трех каминах ратуши горело столь много дерева, что даже в огромном продуваемом сквозняками зале была такая жара, что в шубе сидеть совсем невозможно. И кажется, от жары господин Кёршнер еще больше стал пьян и к тому же слезлив. И немудрено, сбылись его мечты и мечты его отца: справа от него сидел знаменитый воин с женой, причем жена воина была дочерью графа, а слева – сам епископ, а за епископом и первый консул города. Также в зале были все члены совета. Все! Ну, кроме разве что советника Фейлинга, которого на торжестве не желал видеть кавалер.

А завтра день еще должен был начаться схватками и поединками. На выезде из города, у западных ворот, уже сколочена была арена с трибунами, с ложами для нобилитета и стоячими местами для голытьбы. И тридцать – тридцать! – рыцарей и искусных воинов уже расставили свои палатки вокруг, чтобы завтра пешими и конными сражаться за призы турнира. За очень богатые призы турнира, который организован в честь свадьбы сына Кёршнера, в честь внука человека, которого и не во всякий дом пускали. Разве тут не прослезишься? А ведь и вправду, еще его отцу не всякий руку был готов протянуть. А тут вон как все изменилось, все лучшие люди города на его пиру, а послезавтра еще и бал будет. Ну как же тут не прослезиться от счастья? Как не выпить богатому купцу?

И не только купец радовался свадьбе. Волков тоже был доволен. Все – ну, почти все – знатные и влиятельные люди города подходили его поздравлять, скорее его, чем новобрачных, хотя подарки, конечно, дарили им. Но почтение выказывали все-таки ему. Среди собравшихся были все те люди, что давали ему золото в долг, и ни один из них не справился об отдаче долга. Конечно, кавалер уже уплатил текущие проценты, которые оказались весьма существенны. Но приличная сумма, почти тысяча золотых, так и лежала в его сундуке – это был его неприкосновенный запас. И про нее никто у него не спросил. Он сидел и в который раз слушал с благообразной улыбкой тост толстяка купца о счастье, что тот испытывает, беря к себе в семью столь приятную юную особу из столь славной фамилии.

Так и пребывая в хмельном благодушии, слушая похвалы в свой адрес, кавалер абсолютно случайно увидал, что в зал вошел старый солдат в забрызганных