— И жизнь удалась, — усмехается он.

И я тихонько улыбаюсь вместе с ним, наблюдая в окно, как утреннее летнее солнце уже вовсю плавит асфальт.

Меня трясет. Нет, потряхивает от нетерпения и радостного предвкушения. Несусь, как горный олень, задевая локтями прохожих и поминутно извиняясь. В руках зажат пакет с моими сокровищами: грецкими орешками. Знаю, глупо было покупать их в скорлупе, но других на развале возле стадиона не было, а бежать в супермаркет, уже не было времени — пообещала Машке, что заскочу на чай около семи.

День, надо заметить, прошел весьма недурно: плюнуть в кофе посетителям хотелось всего раза три. Геннадьевна не явилась на работу, а, значит, не доставала нас своим нытьем и ворчанием, Камышев взял мои заметки про жизнь официанта для печати в своей газете и даже передал от редактора небольшой гонорар, ну, и сил к вечеру как-то заметно прибавилось. А что еще нужно летом? Чтобы солнышко светило, птички пели, похудеть до размера XS и шпарить в обнимку с орехами к любимой подружке.

Забегаю к ней в «Десерт» через черный ход, прохожу по длинному коридору и стучусь в кабинет. Ну, мало ли, знаете, чем они там с Димой могут заниматься, не маленькие же. Но, войдя, вижу, что она одна.

— Йоу, чувак, — приветствую Марью, толкая локтем дверь.

Та с треском ударяется о стену.

— Сорри, чувак, — хихикаю я и осторожно прикрываю ее за собой.

— Привет, Солнце. — Машка отрывается от изучения какого-то сайта на экране ноутбука и снимает очки. Только сейчас замечаю, что на ней строгая блузка, черные брючки в облипочку и босоножки на тонкой шпильке.

— Мань, а это что с тобой, а? Ты кто теперь? Секси-училка? Тебе не хватает указки и вот этого… такого с придыханием: «Ты плохо вел себя, негодник»!

Сурикова качает головой и хохочет. Она встает, идет навстречу и обнимает меня.

— Просто мы решили, что так будет лучше. Вряд ли кто из персонала будет воспринимать всерьез девчонку с рюкзачком за спиной, в кедах и с желтым лаком на ногтях. А очки уже давно нужно было подобрать, по зрению.

— Слушай, братан, — обхожу вокруг нее, одобрительно кивая, — тебе нужно волосы убирать в пучок и научиться ходить как Люси Лью в «Ангелах Чарли». Под песню «У-у-у, барракуда», помнишь?

— Да ну тебя! — Она смеется, закрывает дверь на ключ и скидывает туфли. — О-о-о, с обеда мечтала так сделать. Димка тоже все прется от моего вида, никак успокоиться не может.

— Еще бы, ты какая-то сверх-сексуальная стала, честное слово. Тебе вместо брюк узкую юбку, а под нее чулки, и, считай, все — Калинина от себя не отгонишь. Хотя о чем это я? Он и так как привязанный за тобой таскается.

— Сплюнь, — сердится Машка.

— Ты прям как моя мама, — усмехаюсь я, но все же сплевываю через плечо. — Что такого могло произойти, что мы так повзрослели за какой-то чертов месяц, а?

Бросаю пакет с грецкими орехами на полированный стол, и они начинают катиться в разные стороны и падать на пол. Бегаю туда-сюда, подхватывая их и возвращая назад.

— Не уверена, что повзрослели мы все. — Доносится со спины.

Оборачиваюсь к подруге.

— Нет, Маш, особенно ты. Это взлет. От кухонного работника до девушки самого популярного парня в универе с собственным кафе в придачу. Я начинаю тебя тихо ненавидеть!

Сурикова приседает, помогая собрать мне с пола орешки.

— Никогда не поверю. Ты не такая, и не умеешь завидовать. К тому же прекрасно понимаешь, что это все не мое. Это все — Димы. А я ему кто? Завтра мы расстанемся, и я вернусь начинять булки сосисками и протирать столы.

— Нет, Маш, — прижимаюсь носом к ее плечу, — у тебя так не будет. Вы с Димой — две половинки одного целого. И я не знаю двух других сумасшедших, кто бы так подходил друг другу. Боюсь, правда, что он тебя тоже покроет татуировками сверху донизу, но ради любви можно и потерпеть — гармоничнее будете смотреться.

— Не-а. — Хохочет она, устраиваясь в брюках прямо на ковре. — Сделаю только одну, которую проспорила. И только там, где никто не увидит.

— Прямо там? Там? — Стреляю глазами.

— Ой, все, Солнцева, ты не исправима! — Машка встает и вопросительно оглядывает кучу орехов на столе. — А как ты собираешься их чистить? И зачем, вообще, притащила?

— Типа к чаю.

— Мы находимся в кафе «Десерт», здесь всякого добра навалом.

— Ну, захотелось орехов, что тут непонятного? — Беру две штуки, плотно обхватываю рукой и пытаюсь сдавить. — Вот так вот, сейчас щелкнет. Вот. Уже…

— Ань, у тебя сейчас глаза выпадут из орбит. Ничего не выйдет. У нас с тобой силы мало. Давай, дождемся Диму, он уехал к поставщику. Приедет и почистит.

— Нет. — Продолжаю кожилиться. — Не могу ждать! И так целый день мечтала!

— Хорошо, — пожимает плечами Марья, надевает босоножки и берет пакет подмышку. — Попрошу тогда ребят с кухни.

— Спасибо, а то сейчас помру!

— Забавная ты, — хихикает она в дверях, — вот мама рассказывала, что когда она была нами беременная, то за грецкими орехами гонялась по всему городу, а тогда их трудно было найти…

Машка оборачивается и, заметив ужас, застывший на моем лице, выпускает пакет из рук.

Мне становится трудно дышать, кто-то будто прогоняет по моим венам ледяной сироп, спина немеет, а волосы наоборот приводят в движение всю кожу головы, внутри которой со скрипом начинают крутиться шестеренки. Пытаюсь что-то подсчитать в уме, вспомнить, сложить циферки календаря, но на первый план лезет всего одна мысль: вот почему, когда я утром спускалась по лестнице, почувствовала, как болит грудь… Еще подумала тогда про месячные — самое время для них, а оно вон как…

— Ань… — Маша закрывает дверь на ключ, перешагивает через рассыпанные по всему ковру орехи и подходит ко мне. — Ань… чего побледнела-то вся? Ань, ты что, того?

— Нет, — единственное, что получается выдавить у меня. — Не-е-ет. — Отчаянно качаю головой из стороны в сторону. — Не может быть. Нет.

— Хорошо-хорошо. Ты… помнишь, когда были последние месячные? Голову кружит, тошнит, грудь болит?

Я подскакиваю от ее прикосновения, как от ожога, и трясу рукой.

— Нет… — И снова, как назло, подкатывает тошнота.

Закрываю рот рукой.

— Все нормально, успокойся. — Маша поднимает палец вверх. Хорошо бы каждый раз от поднятия чьего-то пальца все само собой становилось нормальным. — Последний вопрос. Спокойно, не трясись так. На, попей водички. — Наливает и протягивает мне стакан. Терпеливо ждет, пока я, стуча зубами допью воду до дна. — Итак. Сейчас все встанет на свои места. Очень простой вопрос. Проще не бывает.

Вдыхаю. Выдыхаю. Вдыхаю. Выдыхаю. Только бы глаза не лопнули, пока жду, когда она уже разродится этим самым вопросом.