Главный удар шведов пришелся как раз по левому флангу корпуса Головина. Его необученные новобранцы почти сразу же впали в панику и побежали, после чего он уже никем реально не командовал до самой капитуляции. Остаток боя генерал провел под защитой продолжавших сопротивление гвардейских полков, где собралось большинство российских генералов. Ночью там и состоялся их последний военный совет, на котором решили просить короля о перемирии и стараться выговорить у него «приличные» условия сдачи.

Отчасти это удалось. Шведы не имели продовольствия даже для удовлетворения собственных нужд и потому не стремились взять в плен всю русскую армию, которую к тому же больше не считали опасной силой. Поэтому скандинавы оставили у себя только старших офицеров и генералов, а остальных, кто не успел попасть в плен во время боя, отпустили восвояси.

Весной большинство пленников перевезли на территорию Скандинавского полуострова. Среди них оказался и Головин, которому в качестве места пребывания определили Стокгольм. Там он и прожил все долгие годы неволи при достаточно либеральном режиме содержания. Впрочем, тогда рыцарское обращение с титулованной добычей являлось общепринятой нормой. Если она, конечно, вела себя спокойно — чинно дожидалась, когда ее выкупят или обменяют, а не пыталась бежать.

В течение первого военного десятилетия Петр I вызволил многих иностранцев, попавших в шведские руки у Нарвы, возвратив под свои знамена практически всех известных людей — Людвига Галларта, Александра Гордона, Адама Вейде, Пьера Лефорта и еще ряд других, в чьем достаточно высоком профессионализме он, видимо, не сомневался. Но вот с природными русскими дело обстояло иначе. Всерьез об их освобождении из плена переговоры начались только после Полтавы и успехов 1710 г., когда в Москве также скопилось много живых «трофеев».

В итоге было достигнуто соглашение, по условиям которого Петр отпускал фельдмаршала Реншёльда и премьер-министра графа Пипера за четырех человек: царевича Имеретинского, князей Долгорукого и Трубецкого, а также Автонома Михайловича. Но в результате смерти первого и бегства второго договор сорвался. И Головин прождал еще более семи лет, пока, наконец, царь опять не снизил цену за Реншёльда, согласившись менять его в пропорции один к двум. В это число вместе с князем Трубецким попал и двоюродный брат первого петровского премьер-министра.

По возвращении в Россию близкого друга молодости Петр рассентиментальничался и за долгое терпение осыпал его такими наградами, какие многие боевые генералы не могли получить за всю свою службу. Таким образом, Автоном Михайлович стал генерал-аншефом и кавалером ордена святого Андрея Первозванного. Однако в том, что касалось военных дел, царь продолжал оставаться твердым реалистом. Поэтому в Северной войне Головин больше не участвовал.

Впрочем, в данном случае он оказался не одинок. Похоже сложилась боевая карьера еще одного генерала, только что упомянутого в рассказе о соглашениях по обмену пленниками.

Иван Юрьевич Трубецкой известен в российской истории под полуофициальным прозвищем Большой, данным с той целью, чтобы отличать его от родного племянника (сына младшего брата) — полного дядюшкиного тезки и по имени, и по отчеству. Вообще Трубецкие принадлежали к одному из знатнейших инородческих кланов России. Они вели отсчет своих предков с великого князя Гедемина — создателя большой и грозной державы — Великого княжества литовского, которое с середины XIV столетия являлось главным соперником Московии в деле собирания бывших земель Варяжской Руси.

Но к концу XVII в. они уже давно смирились с победой старых конкурентов и называли себя не иначе, как холопами московских царей, честно служа им в меру сил и талантов. Этой же дорогой пошел и очередной отпрыск Гедеминовичей[108]. Уже в 9 лет Иван Трубецкой получил свой первый официальный чин и соответствующие ему обязанности, будучи приставленным в качестве комнатного стольника к четырехлетнему царевичу Петру.

За полтора десятка лет он прошел всю незамысловатую должностную лестницу московского государства и в 1692 г. получил право называться боярином. Но к тому времени вековой сон «Третьего Рима» уж начали тревожить первые признаки грядущего «карнавала» петровских перемен. Новоиспеченный боярин наверняка почувствовал их раньше других, поскольку все эти годы находился рядом с молодым царем, в самом эпицентре подготовки того взрыва, который разрушит глухую стену, отделявшую «Святую Русь» от европейской цивилизации.

Правда, в конце XVII столетия зачатки новой жизни еще мирно сосуществовали с московскими порядками. Прекрасным свидетельством тому может служить сам Трубецкой, так как князь одновременно с восхождением по ступеням старой власти делал завидную карьеру и в организованной на европейский манер гвардии Петра I. Этому в немалой степени способствовало то, что с детства находясь по долгу службы при особе венценосного отрока, он органично вошел в число его ближайших приятелей и принимал участие во всех играх и развлечениях будущего российского императора.

Петровская гвардия, кстати говоря, вообще являлась уникальной школой, поставлявшей царю-реформатору и военачальников, и государственных деятелей, и прочих универсалов, необходимых в процессе осуществления затеянной им грандиозной перестройки. Поэтому Иван Юрьевич, несмотря на свой скромный военный опыт (выражавшийся лишь в участии во втором Азовском походе в чине капитана Преображенского полка), был в 1698 г. назначен на пост новгородского наместника. И спустя малое время получил чин генерал-майора организуемой как раз в те месяцы регулярной армии.

В Новгороде ему предстояло набрать несколько «новоманирных» солдатских полков, привести в порядок стрелецкие части и запасти все необходимое для большой армии, набираемой внутри страны. Увы, этот экзамен князю удалось сдать разве что на «троечку с минусом». С первыми двумя делами он еще кое-как справился, однако третье, мягко говоря, провалил. Двинувшееся в поход русское войско не нашло в его «епархии» ни необходимого числа подвод, ни требующегося количества прочих припасов.

Но поскольку официальный вызов Стокгольму был уже брошен, то Ивану Юрьевичу как наместнику ближайшей к противнику провинции, пришлось первым выступить на врага. 10 сентября 1700 г. царь, опередив свои медленно тащившиеся полки, прибыл в Новгород и приказал князю поднимать собранный им передовой корпус. Через два дня солдаты, стрельцы и дворяне-ополченцы направились к Нарве с задачей первичной блокады этой крепости.

Цели они достигли 20 сентября, но затем две недели находились в весьма тревожном положении, пока, наконец, авангард главных сил во главе с царем не подошел к ним на помощь. В день Нарвской битвы корпус Трубецкого в составе двух солдатских и шести стрелецких полков располагался в центре русской оборонительной линии, между «генеральствами» Головина и Вейде. Удар правого фланга шведских главных сил, которым командовал генерал-майор Веллинг, пришелся как раз по соединению новгородского наместника. Князь сразу же потерял управление боем. В результате неприятель быстро прорвал фронт петровской армии и вышел на ее тылы, в считанные минуты решив исход всего сражения в свою пользу.