идеально сшитое Сьеррой, казалось мне сном, и наконец-то у меня появилась возможность надеть его. Сьерра стала моей самой близкой подругой, и благодаря ее таланту и мастерству я чувствовала себя королевой в платье, которое создала я и она. Я видела ее сейчас, стоя у дверей внутреннего дворика и глядя в сад, который к вечеру преобразился: здесь были открытые бары, беседки, играла музыкальная группа, а за спиной открывался вид на вершину скалы.

Это была идея Габриэля. Он назвал это вторым приемом, поскольку наш первый закончился кровью и смертью.

Он подходит ко мне, обхватывает мою талию и притягивает к себе.

— Ты, moglie mia, просто сногсшибательна.

Я смотрю на его черный смокинг, подогнанный по фигуре, и у меня перехватывает дыхание. Нам нужно было развлекать гостей и вести беседы, говорю я себе. Я не могла стоять здесь и представлять, как мой смертоносный муж, обнаженный и твердый, входит в меня, а я кричу, снова и снова…

— Ц, ц, Амелия, — целует он меня в висок. — Не отвлекайся на эти грязные мысли. Я хочу поиграть немного позже, — а потом он уходит, оставляя меня с ухмылкой на лице.

Я качаю головой и нахожу Сьерру, которая берет напитки для нас обоих у сервера, бродящего вокруг с подносом шампанского.

— Ты так хорошо выглядишь, — улыбается она мне, касаясь моей руки. — Просто шикарно.

Это было больше, чем платье. Больше, чем макияж и прическа. Я была счастлива.

Я закрываю глаза от слез.

— Спасибо.

— Линкольн!

Я поворачиваю голову и вижу, что Камилла и Энцо бегут за моим сыном, который пробирается сквозь толпу в маленьком костюмчике. Я смеюсь, когда он устремляется ко мне, на его лице появляется огромная пухлая улыбка. Я поднимаю его с земли и прижимаю к груди.

— Мой мальчик, — шепчу я. — Я люблю тебя.

— Мамочка, — лепечет он.

Я целую его в щеку, но он не перестает извиваться, и я опускаю его на землю.

— Он со мной, — радуется Камилла, целуя меня. — Мне не хватало этого.

Я смеюсь.

— Спасибо.

— Всегда, — улыбается она мне, а затем снова бежит за моим сыном, ее смех заразителен.

Энцо ворчит на меня, заслуживая одобрительный взгляд Сиерры, а затем тоже целует меня в щеку и исчезает.

Группа переходит на более медленную песню.

— Потанцуешь со мной? — голос принадлежит не Габриэлю.

— Атлас, — задыхаюсь я.

Он наклоняет голову, говоря: —Амелия.

Я беру его за руку, слишком ошеломленная, чтобы сделать что-то еще, пока он ведет нас на танцпол. Это было нежно и вежливо: одна рука на моей талии, другая — на моей, и он медленно двигает нас в такт музыке.

Я смотрю в глаза, в которых все еще плещется боль.

— Прости меня, Атлас, — шепчу я.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

Я киваю.

— Да.

— Тогда мне не жаль, Амелия. Я скучаю по своему брату. Я ненавижу себя. Но мне не жаль.

— Атлас…

— Все в порядке.

Несколько минут мы танцуем в тишине.

— Почему ты это сделал?

Атлас вздыхает.

— Я ненавижу то, что меня заставили это сделать. Ненавижу. Я потерял мать и все, что знал. Но Габриэль был добр к нам, когда мы росли, относился к нам как к родным. Существовали правила и традиции, которые должны были остановить его, но он не послушал, и когда он сменил Лукаса, он сделал нас важными фигурами в наших кругах, чего раньше не было. Я уважал его и знал, что он смотрит на нас как на чистых братьев, а не как на сводных.

— Габриэль действительно любит тебя.

— По-своему. Ашер этого не видел. Он видел то, что было отнято, а не то, что было приобретено. Наша мать не хотела нас видеть.

— Мне жаль.

Он улыбается мне.

— Я знаю, что тебе жаль Амелия, — кивает он. — Но он не видел того, что видел я. Я знал, что он идет не по той дороге, но не знал, насколько. Я был зол на Габриэля и на эту семью. На напряжение и нелепые правила, но это была семья. Я бы никогда не отвернулась от нее. Если бы я знал, что Ашер делает то, что делает, я бы что-нибудь предпринял.

— Я тебе верю.

— Я скучаю по нему, — я сглатываю, глаза щиплет. — Но то, что он сделал, непростительно. Даже если это не было бы против нашего родного брата, то, что он сделал с тобой… — его слова обрываются, и он опускает голову.

— Атлас, — я заставляю его посмотреть на себя. — Со мной все в порядке. Я обещаю. Все кончено

— Мне больно, Амелия.

Мое сердце разбивается, разрывается на части, и я понимаю, что никогда не забуду того, что он сделал. Я сжимаю его руку, которая держит мою.

— Я повторю это еще раз, Атлас, спасибо тебе. Я не отмахиваюсь от того, что было сделано, чтобы мы оказались здесь, но я благодарю тебя за то, что ты спас его жизнь. Мою жизнь.

— Ты любишь его.

— Да

— Ты станешь той переменой, которая нам нужна, — он улыбается, но улыбка не светлая и не теплая, а принимающая.

— Могу я забрать свою жену? — голос Габриэля пробивается сквозь нас.

Атлас улыбается.

— Конечно.

***

Габриэль

Я забираю из рук брата, наблюдая за ними несколько минут. За последние недели между ними завязалась дружба, странная, понимающая дружба, в которой, как я знал, они оба нуждались.

Но мне нужна была моя жена, в этом красивом платье, с улыбкой, обращенной ко мне.

Я приглашаю ее на танец, и она откидывает голову назад, смеясь, когда я перемещаю нас по танцплощадке.

— Ты просто сногсшибательна, Амелия.

Ее щеки краснеют.

— Спасибо.

Я наклоняю голову и целую ее шею, когда она поворачивает лицо к моему уху.

— На мне нет нижнего белья.

Я замираю, мгновенно становясь твердым.

— Что?

— Я голая под этим платьем, Габриэль.

Из моего горла вырывается низкий рык.

— Мой брат только что танцевал с тобой, — я выдавливаю из себя. — И под этим платьем на тебе ничего нет?

— Нет, — говорит она.

— Амелия!

— Да, муж? — она мило улыбается мне.

— У тебя есть пять минут, — она поднимает бровь. — Тащи свою задницу в мой кабинет. Снимай платье и жди в моем кресле.

— Или что?

— Ты хочешь это узнать?

Она вырывается из моей хватки, улыбаясь.

— Может быть.

Но она направляется в сторону дома, бросив на меня взгляд через плечо.

Я жду пять минут, которые дал ей, и следую за ней.

Когда я захожу в свой кабинет и закрываю за собой дверь, она оказывается именно