Порой, но только в самые печальные из этих вечеров, когда такая бессмысленность казалась непреодолимой, они по-прежнему, но почему-то ещё ярче вспыхивали впереди. И он снова находил ту ниточку, тот единственный путь по казавшемуся в такие минуты по-прежнему бескрайним, но уже не бессмысленному полю вопросов. И Сергей то боясь и озираясь, то вдохновенно и уверенно пробирался меж веретенами судеб своих образов, которые всё чаще казались ему похожими на собственную судьбу и собственный образ. И схожесть эта, словно подчеркивая сакральную одинаковость мира людей и мира вымышленных персонажей, в согласии со вселенским законом постепенности неотвратимо уравнивала их в способности мыслить и творить. Злых и добрых, удачливых и не очень, счастливых и лишённых последней надежды. Наконец, людей и сами образы. Ощущение, что он подходит к пониманию некой всеобщей справедливости, постигающей каждого в этом мире независимо от желаний, всё более и более наполняло его существо. Сомнение было лишь, его ли сознание, сам ли Сергей испытывает это ощущение, или сознание уже другого по мышлению автора, героя и образа. И та чудовищная разница между ними будто и не существовала уже вовсе.

— А ты думал, в безопасности?! Рассчитывал тронуть меня без последствий? — Окрик привел его в чувство.

Видение исчезло.

— Что… что всё это значит? — стараясь говорить спокойно, так и не заметив, как собеседник давно перешел на «ты», выдавил хозяин квартиры, в мгновение ставшей чудовищным кинотеатром. — И… люди? Куда они идут? — понимая, догадываясь, что всё когда-то написанное повторяется уже с ним, прошептал Сергей.

— Видишь, как я могу сделать из человека овощ?

Он вздрогнул.

— Но тебя я не трону, — заметив это, произнёс гость. — А люди… люди именно те, у кого появился вензель на запястье. Да ты не просто видел их, ты, как и великий… тот, что провел уик-энд с Вергилием, сам вывел знак на руках обречённых… тобой! Твоею волей! По крайней мере некоторых. Ну не наглец ли! Впрочем, ты даже не догадываешься, сколько это стоило мне крови. Твоей! — И, удовлетворённый растерянностью в глазах собеседника, неторопливо продолжил: — Человек мерзнет, застывает и, наконец, превращается в лёд не только от низкой температуры, но и от потери крови. Многие, многие выбирают второй путь. Люди уже повсюду, даже где и снег-то редкость, ходят обмороженными. Толпами. И всё меньше и меньше замечают, что творится вокруг. Твоя забота, то есть таких, как ты, здесь особенно заметна. Моя задача, нет… теперь наша, заметь, я вновь протягиваю тебе руку, — отогреть их. Наполнить кровью. У меня её, пролитой вами, накопилась бездна за века. Ну… как тебе предложеньице? А начать, конечно, с Волги-матушки! Или с Техаса? А может, с тебя, как думаешь?

— Начните с Кремля.

— А где это? На земле нет. А все места в преисподней знаю…

— Строго на север от Ялты. Только не проскочите, а то упретесь в «Аврору». Повесят на ростральных колоннах. И не впутывайте меня в ваши планы. — В голосе хозяина квартиры зазвучали вызывающие нотки.

— Осмелел? Да тебя и впрямь сбили с толку, не веришь, что я существую! А ведь вся шкура ваша истлела от моего взгляда за сотни лет. Последние лет двадцать уже палёным отдаёт! И чем больше отдаёт, тем дороже выбираете парфюм. — Гость задумался. — Значит, предпочитаешь бескровие? — Тяжёлый взгляд буквально вдавил Сергея в кресло.

— Предпочитаю, — с трудом, но твердо ответил тот. — Только другое. Бескровие костров крови знамён. Теперь мне ясно, почему знамена свободы взмокли от неё. Хоть отжимай. Спасибо за урок.

— Что ж, я начинаю по-другому понимать, за что тебе честь такая, — разочарованно проговорил незнакомец. — Но поделать уже ничего нельзя. Главными остаются слова в долине. Ведь первым было слово! Не так ли?

— А что они значат? — произнёс Сергей. — И кто такой «последний мужчина»? — Подавленность, было отступившая, появилась вновь.

— Знаешь, давай сначала о другом… вообще, может, я не так начал, — неожиданно сменив тон, предложил гость. — Тебе ведь не нужны ни вилла на Лазурном берегу, ни яхта, ни власть. Даже жажда признания не тяготит тебя.

Сергей неуверенно пожал плечами.

— Так не тяготит или я ошибаюсь?

— Не тяготит.

— Но есть одно место, там, — он поднял указательный палец вверх. — Место, где собрано всё достойное человека. Бездонный кладезь знаний, в котором и скрыта тайна ответа на вопрос твой.

— Вы имеете в виду библиотеку? Ту библиотеку?

— Именно. Куда ты хотел бы положить свою книгу. Такого признания ты желаешь больше всего на свете. Сам говорил. Верно?

Сергей снова пожал плечами:

— Вам-то, что до того? При чём здесь вы?

— Я помогу тебе. Сделаю ещё шаг навстречу. Книга не только окажется там, ты получишь ответ на свой вопрос, волнующий уже многих. Ох, многих! К примеру, сейчас — того, кто читает эти строки, точнее, кто не бросил читать раньше. И если он в эту самую секунду, только в эту секунду, — гость снова покачал указательным пальцем, — посмотрит на тыльную часть своего левого запястья, он увидит Тигр и Евфрат в рисунке своих вен… место утерянного рая и… Видишь, я способен увязать два разных мгновения. Это и будущее. Наше и чьё-то. А чьё-то — с началом мира! Соединять времена и действия! — И вдруг неожиданно громко воскликнул: — Они посмотрели!!! Посмотрели на запястья! Я уже с ними! — Незнакомец с удовлетворением во второй раз хлопнул ладонью по колену. — Хочешь, покажу?

— Ничего мне не надо показывать!

— Я только что соединил времена и действия. А действие с желанием. Заставил первое подчиниться второму! Осуществил его! — неожиданно воскликнул он, разведя руки в стороны и поднял глаза вверх — Но главное, я повелел исчезнуть промежутку между мгновениями. Испепелил его. А значит, могу избавить человека от страданий, стереть воспоминания о не лучших делах его. Терзающие сожаления о них. Стереть в космическую пыль! Подобно Богу! А разве не это делает Творец? Разве допускаешь ты, что душа праведника или просто достойного, попадая в рай, помнит пусть не свои грехи, но страдания и ужас других? Миллионов других. Уже принявших боль и муку, принимающих и тех, что ещё будут страдать? Помнит и испытывает блаженство? Какое же это Царство Божье? Нет… память должна умереть! — Он на секунду замолк. — Хотя, чёрт с тобой! Нет ничего вернее в данную минуту! — хохотнув, бросил гость. — В конце концов, это и происходит сейчас! Но как быть с теми, кто попадает в рай сегодня? С теми, кто достигает Бога во времени? До суда!

— Наверное… Может быть, суд свершается с каждым после смерти. А не со всеми одновременно и когда-то! Ведь в Библии сказано — близок он! Близок!.. Сразу… Тогда все сходится. И время исчезает в момент смерти… Для каждого в отдельности. Примиряя с собой и памятью, с прожитой жизнью…

— Да нет, нет! Все проще! Не запутывай! — собеседник не мог скрыть раздражения. — Я велю исчезать промежутку между мгновениями! И здесь! На земле. При жизни! А люди, неизменно чувствуя облегчение, думают, что время лечит! И благодарны своему убеждению. Мне благодарны! Время лечит… — повторил он. — Какое приятное заблуждение, не правда ли? Но разве последнее важно для вздохнувшего свободней? Среди этого кошмара? Воспрявшего духом? Спроси любого через год после потери близкого человека. Все подтвердят! Убедишься, не лгу! Распоряжаясь временем, я облегчаю вам жизнь! Да что вам! Образам! Как я помогал Дали! Скрябину! Помогу и тебе с отцом и сыном! Они забудут первый написанный финал. Хельма была права, это могу делать только я!