– И как же ты ее разделил?

– Одна компания занимается поставками из-за рубежа. Другая – распространением продуктов здесь. Третья – ваш фирменный магазин «Элит-фуд». Улицкий попросил отдать магазин ему, поскольку его доля в деле лишь немногим меньше стоимости магазина.

То, что сообщил муж, означало, что она больше не будет ежедневно видеть Мишу, почти не останется шансов подловить его. Позвонить, условиться о встрече – нереально, теперь он наверняка не пойдет на это. А Свете надо поговорить с ним, обязательно надо. Не может она больше жить в неведении. Она должна знать, как он относится к ней, должна увериться, что он не возненавидел ее. Если бы они могли видеться на работе, со временем нашелся бы случай остаться наедине, тем более Сонька уволилась по собственному желанию, и Света с тех пор ничего не слышала о сестре.

«Какого черта ты распорядился так, не спросив меня?» – чуть было не крикнула Света, но, увидев, как настороженно и выжидающе смотрит муж, передумала. Конечно, он нарочно это сделал – якобы заботясь о ней.

– Дорогая, там был полный завал, – объяснил Юрий, – фирма больше не могла существовать без общего руководства, а я не знал, как скоро ты сможешь вернуться к работе, и решил, что это лучший выход.

– А позвонить, посоветоваться – не мог? – хмуро спросила она.

– Такие вещи не решаются по телефону. К тому же я был уверен, что ты не стерпишь и ринешься сюда, прервав раньше времени лечение. Поверь, я сделал это ради твоего здоровья.

«Умеет вывернуться так, что и не придерешься», – подумала она и вздохнула:

– Ну что ж, холдинг так холдинг.

Светлана довольно скоро поняла, чего лишилась. Ежедневное руководство живым делом – это вам не стрижка купонов и периодический формальный контроль. Теперь она не могла приказать Прохорову, что надо закупать то или это, не могла сделать выволочку Рахманову, что он не в состоянии отыскать новых оптовых покупателей, не имела права указывать Михаилу, как руководить магазином. Она могла лишь отслеживать цифры прибыли и на ежемесячных совещаниях пожурить руководителей дочерних фирм, что они работают неэффективно. А вот поучить их, как надо работать, и тем более приказать – это уже было не в ее власти. Ей было жалко выпущенного из рук дела. Она сама создала его, выстрадала – и гордилась этим. Правда, сейчас основания для гордости у Светланы тоже были. Прибыль холдинга медленно, но неуклонно росла. Может, и правильно сделал Юра, разделив фирму на три самостоятельных? Догадку эту озвучивать она не стала, просто однажды похвастала мужу растущими доходами.

– Дорогая, это не твоя заслуга, и не заслуга Прохорова, Рахманова или Улицкого, – объяснил Шереметьев. – Конъюнктура рынка изменилась. После прихода к власти Путина обстановка стабилизировалась, кончилась свистопляска со сменами премьеров, рубль укрепился. А если удастся выдавить из Думы оппозицию – станет еще спокойнее. Пресловутый «средний класс» у нас только появляется, но уж он-то не станет питаться просроченными продуктами, а захочет гарантированно качественной еды, которую ты, моя прелесть, как раз и поставляешь.

– Где я – и где Дума!

– Не скажи… Если они там, наверху, перестанут паясничать, разгуливать в дамских бюстгальтерах, драться и обливаться водой, а начнут наконец смотреть в одну сторону – законы станут приниматься быстрее, а не поcле двадцатого чтения, и, бог даст, будут исполняться. А соблюдение законов – основа любого демократического общества. И если наша партия…

– Какая это, наша? – не поняла Света.

– «Единство».

– Ты что, теперь партийный? – расхохоталась она.

– Да, в питерском отделении я уже фигура, – с нарочитой гордостью сообщил он.

– И в Думу собираешься выдвигаться? Умора, ей-богу! Бывший спекулянт – депутат Госдумы!

Юра загадочно усмехнулся.

– Дорогая, ты когда-нибудь могла обвинить меня в недальновидности? Я ничего зря не делаю. И если я пройду в депутаты, польза от этого, прежде всего, будет мне, а потом уж народу. Пройдет несколько лет, забудутся и спекуляция гуманитаркой, и ночные клубы, останутся банк и работа на благо России. У отца моей дочери будет замечательная репутация.

– Значит, все для Лоры? Может, еще и в президенты свою кандидатуру выставишь? – съязвила Света.

– Я бы выставил, да боюсь, после нынешнего ни один формальный кандидат не прокатит, а работать так много, как он, я в принципе не способен. Я по натуре сибарит, ты же знаешь.

Юрий изменился, и Светлана не могла не заметить этого. Вектор его интересов переместился с бизнеса на политику. У него появились новые знакомые из партийных лидеров, а со старыми приятелями, завсегдатаями казино и ночных клубов, он, по-видимому, вовсе не общался. Он лично внес крупную сумму в благотворительный фонд, где Маня уже несколько лет работала на добровольных началах, и организовал поддержку этого фонда петербургским отделением своей партии. Муж стал чаще ужинать дома, на ночь исчезал лишь иногда, реже возвращался пьяным. Он перестал изводить ее едкими насмешками, был вежлив и тактичен, никогда не поминал прошлое, и Света тоже вела себя мирно. Как говорится – не буди лихо, пока оно тихо. С виду семья их выглядела идеально, однако…

Теперь она поняла, что означал тот его странный взгляд. Раньше он постоянно следил за ней, она была ему интересна, и именно поэтому он подначивал, интриговал, провоцировал, ожидая ее реакции. А сейчас он ничего от нее не ждал. По-видимому, мужу стало безразлично, о чем она думает, что говорит и чем занимается.

Юрий держался довольно мило и ровно, точно она ему чужая, а глаза, раньше следившие за ней, теперь неотрывно наблюдали за Лорой. Он целиком был сосредоточен на дочери. Порой Свете казалось, получи она сейчас хоть десятую долю того внимания и нежности, что он дарит Лоре, она бы посчитала себя счастливой. Ей было стыдно признаться, но она ревновала мужа к собственному любимому ребенку – ведь Света любила Лорочку больше, чем Олега.

Лору нельзя было не любить – очаровательную, ласковую, забавную и игривую. Однако безграничная любовь отца сделала ее своенравной и капризной. Юрий выполнял любое желание дочери, не обращая внимания на ее выкрутасы. Света пыталась доказать, что подарки должны быть заслуженными, и если девчонка закатывает истерики или грубит взрослым, ее не стоит поощрять. О наказании и речи не шло, Шереметьев давно поклялся ни за что не наказывать ребенка.

– У меня язык не поворачивается даже замечание ей сделать, – смеялся он, – она ведь так любит меня.

– Но скоро окончательно перестанет уважать, – предрекала Света.

– Мне достаточно ее любви.

На пятилетие Лорочки Юрий решил подарить ей пони. Недавно дочка заявила, что хочет лошадку.

Света была в шоке от этой идеи.

– Ты рехнулся, Юра! Лошадь в городе!

– Она же не у нас во дворе будет стоять, а в платной конюшне в пригороде. А сюда ее станут привозить несколько раз в неделю на специальном трейлере.