Положив трубку, Джуно закрыла глаза и попыталась соединить разрозненные точки, чтобы вышел рисунок: есть такая детская игра. Полученная картинка напоминала бессмысленные каракули младенца. Ключ к этой загадке находился у не в меру разговорчивого Вилла Пиджена, Джуно ничуть не сомневалась в этом. Но к какой загадке? В любом случае в ней были замешаны Джей и Триона. Джуно опять почувствовала себя покинутой и бесконечно виноватой перед Джеем за то, что так неправильно судила о нем. Похоже, он пытался вытащить Триону из какой-то передряги, вступив в контакт с Виллом. А она своими намеками Виллу насчет часов, насчет дельца могла прошлым вечером спутать Джею все планы. Если бы только они с ним нормально общались!

Она стерла свое послание к Джею и написала заново: «Это я виновата. Я выпустила Пуаро. Прости меня. Если провода испорчены, я куплю новые. Кстати, я знаю теперь, что ты не имеешь никакого отношения к исчезновению часов Шона. Еще раз прости. Я клянусь тебе, что я не шпионила в твоей комнате вчера вечером – просто мне нужно было прослушать…» Черт! Не хватает места. Она нашла блок бумажек для заметок, на каждой написала «Прости» и расклеила их по всей квартире: на зеркале, на холодильнике, на микроволновой печи, на всех дверях, на телевизоре и на сиденье унитаза.

Обклеивая аквариум Убо, она заметила стопочку разноцветных листков на столике рядом с аквариумом. Джуно взяла один. На нем было написано: «Звонил Джон, 8.05, понедельник, перезвонит». Она взяла другой: «Звонила Одетта, 9.00, суббота. Она получила твое сообщение, предлагает позавтракать завтра у нее. Просила перезвонить». На третьем листке: «Звонил Джон, четверг, 9.30. Отправит факс тебе на работу».

Джуно опустилась на стул с высокой спинкой. Ей было стыдно. Он все это время регистрировал звонки! Как она могла о нем подумать иначе! Конечно, такой пунктуальный и аккуратный человек, как Джей, записывал каждый звонок и клал записки на видное место, чтобы она могла заметить их. Не виноват же он, что она не заметила!

Она просмотрела остальные записки и обклеила извинениями весь стол.

Затем она решила обновить обращение на автоответчике, начав с такого варианта: «К сожалению, Джуно Гленн и Джей Маллиган не могут сейчас подойти к телефону, а Шон Гленн в отъезде. Оставьте ваше сообщение после звукового сигнала». Она опробовала еще несколько вариантов, переставляя и меняя местами «Джуно и Джей» (Боже, какое наслаждение она получала, сопрягая эти два имени, соединяя их союзом), и наконец записала следующее: «Мы не можем подойти к телефону. Оставьте ваше сообщение». Вполне удовлетворенная результатом, она наклеила несколько бумажек на телефон, взяла бутылку красного вина, запихнула в сумку запасную обувь и одежду, не забыв положить туда «Как отвоевать себе место под солнцем», и покинула квартиру, стены которой были покрыты яркими пятнами бумажек, как будто страдали чесоткой.

Была середина лета, в Лондоне стояла ужасная жара. Метро было переполнено туристами, по тротуарам разгуливали прелестные юные создания с плоскими загорелыми животиками, в густом воздухе витал запах секса.

Первый привал на длинном субботнем маршруте ей предстояло сделать у старой университетской подруги, которая работала учительницей и собирала гостей на барбекю. Последний раз Джуно виделась с ней на свадьбе полгода тому назад, когда та поклялась хранить верность высокому бородатому мужчине, преподавателю той же школы в Актоне.

– Джуни! Я не надеялась, что ты придешь! Замечательно! Нам нужно будет как следует поболтать, – подруга поцеловала Джуно, держа в одной руке шампур, а в другой тарелку с кебабами тофу, и исчезла в толпе.

Никого из присутствующих Джуно не знала. Они работали, как и подруга, учителями, почти все – семейные, вегетарианцы и не пили, потому что были за рулем. Несколько младенцев орали в переносных кроватках, несколько малышей ползали по траве. Родители не обращали на них никакого внимания. Никто не курил.

Джуно стояла в саду на солнцепеке среди незнакомых людей и пыталась вникнуть в особенности общенационального учебного плана, трудности школьного финансирования, проблемы жестокого обращения с детьми и причины освобождения некоторых преподавателей от должности. Она слишком часто прикладывалась к своей бутылке, пытаясь проглотить соевые сосиски, трогала обгоревший на солнце нос и недоумевала – зачем она сюда притащилась. С этими людьми у нее не было ничего общего. В студенческие годы подруга сидела на наркотиках, а сейчас их разделяют десять лет эволюции – целая эпоха. Глядя на приветливые, ненакрашенные лица женщин, на искренние, доверчивые лица мужчин, Джуно чувствовала себя представителем другого биологического вида и неожиданно для себя осознала, что в чем-то им завидует. Завидует их либеральным взглядам и здоровому образу жизни, их интересам и их искренности и даже их орущим, пукающим ребятишкам.

Она прикрыла глаза и сразу вспомнила, как лежала вчера на кровати Джея и слушала Фила Коллинза. Ей показалось, что она теряет рассудок. Она выбралась из дома специально, чтобы отвлечь себя от мыслей о Джее, а сейчас выясняется, что ни о чем, кроме него, она не может думать. Его лицо мерещилось ей в лучах слепящего солнца, его желтые глаза преследовали ее, а в шипении барбекю слышался его голос: «Ты сводишь меня с ума, Джуно».

Она решила, что пора сменить обстановку. К тому же она уже опаздывала на следующую встречу: она договорилась с другой приятельницей встретиться возле станции метро «Бэйкер-стрит» в три часа.

– Но мы ведь даже не поболтали с тобой! – сказала хозяйка, пробегая мимо Джуно с подносом, на котором лежали луковые хлебцы из цельного зерна и стояла миска зеленого салата. Ее лицо покраснело от огня, на котором она жарила вегетарианские котлетки. – Я обожаю твои сумасшедшие истории. У тебя такая интересная жизнь, не то что у меня.

– Поболтаем в другой раз, – извинилась Джуно. – Прекрасный пикник. И жизнь у тебя замечательная.

Так и прошла суббота: она все время опаздывала, все время чувствовала себя посторонней и не преставала думать о Джее.

Приятельница, с которой Джуно встречалась на Бэйкер-стрит, раньше работала журналистом-стажером в «Иммедиа», а теперь устроилась в штат журнала «Новости стоматологии». Она не хотела идти на новый фильм Альмодавара, пришлось смотреть новый фантастический фильм Вилла Смита, в котором Джуно ни фига не поняла. За чаем после фильма приятельница без передышки крыла почем зря своих коллег из «Новостей стоматологии», жаловалась, как она ненавидит свою работу и скучает «без славных, чокнутых наших», которые остались в «Иммедиа». Джуно вспомнила, как они точно так же пили чай год назад и ее собеседница обзывала сотрудников «Иммедиа» «ничтожествами, дилетантами и неудачниками, которые понятия не имеют о настоящей журналистике».

Джуно придавала своему лицу соответствующее выражение, произносила все положенные в таких случаях фразы, но мысли ее были далеко. Она гадала – обнаружил Джей ее бумажки или еще нет. И если да – то посмеялся и простил ее или вздохнул с досадой, потому что опять она учинила беспорядок, который ему убирать.

– Ты же такая талантливая, Джуно, – неистовствовала ее приятельница. – Это тебе надо было бежать из «Иммедиа», а не мне. Ты бы уже стала известным комиком. О господи, как я все это ненавижу, – и она заплакала. – Если мне еще хоть раз в жизни придется писать про кариес, я не выдержу. Я сойду с ума. Ты знаешь, о чем я сейчас мечтаю? Чтобы у меня выпали все зубы. Я больше не могу их видеть.